Проблема пространства и времени как форм становления психических процессов по существу не обсуждалась в психологии и психопатологии. Они имеются в виду лишь как подлежащие восприятию субъектом. Но из приведенного анализа психических нарушений видно, что само восприятие невозможно без включения в его формирование пространства и времени. Это убедительно выступает, на наш взгляд, при рассмотрении явлений правополушарной патологии мозга.

Традиционно уделяется больше внимания восприятию времени [Скворцов К. А., 1935; Элькин Д. Г., 1980, 1962; Геллерштейн С. Г., 1958, 1966, 1978; Моисеева Н. И., 1975; Меринг Т. А., 1975, и др.]. Нет единства в терминологических обозначениях, четкого различения смысла, вкладываемого в понятия «чувство времени», «восприятие времени», «осознание времени», «ориентировка во времени» и т. д. Нарушение восприятия времени часто изучается без учета сопутствующих ему расстройств восприятия пространства.

Пространство и время предполагаются индивидуальными для каждого человека, сосуществующими и согласовывающимися с пространством и временем независимого от данного человека внешнего мира. Для создания предположительной характеристики индивидуальных пространства и времени необходимы их сопоставления с пространством и временем физического мира, что вызывает значительные трудности. «Разобщенность физики и психологии» отмечается как «существенный пробел в современной науке» в связи с обсуждением проблемы пространства и времени [Ахундов М. Д., 1982].

Интересующие нас пространство и время, по-видимому, неотрывны, с одной стороны, от мозга только данного человека, так как им скорее определяются и, может быть, выражают собой некий конечный результат допущенной нами эволюции пространства и времени мозга и, с другой стороны, от психики того же человека, так как предполагаются формами становления последней.

Индивидуальное пространство

Это пространство есть только потому, что существует данный конкретный человек и его мозг, которому он обязан всеми индивидуальными особенностями восприятия, познания, осознания. Адекватнее, может быть, говорить о пространстве мозга данного человека; подобное допускалось в литературе. В частности, предполагается, что мозг может пользоваться особой, отличающейся от всех известных математике геометрией, сочетающей дискретность с непрерывностью [Ninio J., 1983].

Это пространство особо значимо, видимо, для процессов, зависимых от функционирования правого полушария мозга. Оно предполагается включенным в организацию чувственного восприятия мира и самого себя, сохранения образов уже состоявшихся восприятий данного человека и произвольного их воспроизведения.

В литературе за последние годы появились близкие к изложенным, но все же не совпадающие с нашими предположения. В обсуждении результатов исследований больных после право- и левосторонних унилатеральных электросудорожных припадков употребляются обозначения «перцептивное цветовое пространство» [Николаенко Н. Н., 1985; Николаенко Н. Н., Родионов В. Д., 1985], «перцептивное звуковое пространство» [Альтман Я. А., Вайтулевич С. Ф., Пак С. П., 1985]. Под «перцептивным» авторы имеют в виду отражение объективного пространства в сознании или «наличие модели внешнего сенсорного пространства в структурах мозга» [Альтман Я. А. и др., 1985]. Само это отражение пространства внешнего мира, по нашему предположению, опосредовано индивидуальным пространством.

В организации чувственного познания важны, по-видимому, индивидуальное пространство, реальное в настоящем времени, и пространство, бывшее реальным в прошлом времени субъекта.

Из клинических наблюдений возникает представление о таком свойстве реального сейчас индивидуального пространства человека, как непостоянство степени его актуализации (наличности). Это пространство может быть как бы более актуальным или менее актуальным даже у здорового человека. При патологии правого полушария мозга правши оно может «ослабляться» или «исчезать». Каждой степени актуализации сопутствует, по-видимому, определенное качество психической деятельности. При «исчезновении» пространства возможно возникновение онейроидного состояния, «вспышки пережитого» наряду с перерывом восприятия объективной действительности. Необходима достаточная степень актуализации этого пространства для того, чтобы полным и адекватным было восприятие всех явлений объективного пространства. «Подвижность» актуализации делает сомнительным по отношению к индивидуальному пространству свойство, присущее физическому пространству: «...существенное различие между пространством и временем выступает именно в аспекте существования. Пространство все осуществлено...» [Аскин Я. Ф., 1966].

Судя по клиническим наблюдениям, индивидуальное пространство субъекта должно быть достаточно актуализированным и определенным образом соотноситься с пространством внешнего мира, чтобы в сознании субъекта мир и собственное «Я» отражались адекватно. По мнению В. Л. Деглина (1984), Я. А. Альтмана, С. Ф. Вайтулевича (1982), адекватность слухового восприятия будет в том случае, если реальное объективное звуковое пространство и формирующийся у человека внутренний его образ изоморфны; изоморфность обеспечивается структурами правого полушария.

У реального сейчас индивидуального пространства должно быть свойство опосредования восприятия внешнего мира. В чувственных образах объективных событий это пространство, возможно, «остается» как пространственная метка.

Подобный взгляд выражен А. Валлоном, чьи идеи разбираются в специальных работах [Тутунджян О. М., 1966; Guillain A., 1979], относятся к «классическим теориям пространственного развития» [Bloch H., 1982]. Еще в 1937 г. он писал: «...природа образов состоит в том. что они принадлежат пространству. Пространство существует в них как качество, которое непременно связано с их другими более или менее случайными качествами» [Wallon Р., 1937, 1956, 1967].

Соотношение индивидуального пространства человека с пространством физического и социального мира, по всей вероятности, более сложно, чем представляется в этой книге. Это соотношение может, наверное, различаться у правшей и у некоторых левшей. Например, в клинике очагового поражения мозга степень актуализации пространства больного изменяется — снижается при дисфункции правого полушария мозга. Но есть основания думать, что степень актуализации индивидуального пространства каким-то образом определяется и тем, насколько много событий происходит во внешнем пространстве. При сенсорной депривации (резкое сокращение или исключение внешних событий) могут возникать галлюцинации. Они бывают экстраперсональными. При переживании галлюцинаторных образов индивидуальное пространство, вероятно, значимо в чем-то ином, отличающемся от восприятия реальных событий. О существовании другого, чем у правшей, строения пространства левшей позволяет думать большая частота и многообразие галлюцинаций (по сравнению с правшами).

К размышлениям о роли индивидуального пространства человека в организации не только психосенсорной, но и психомоторной деятельности побуждает анализ сенсомоторной диссоциации у больных с правополушарной патологией мозга. В состояниях, скажем, онейроида, «вспышки пережитого» или переполненности сознания непроизвольными, неуправляемыми больным чувственными представлениями, во внешнем своем поведении больные как бы отсутствуют. Их общий облик, выражение лица, движения не соответствуют содержанию сознания. Чаще больные обездвижены, вялы, их лицо амимично, застыло в каком-либо одном выражении. Но, как можно судить по ретроспективному самоописанию, больные переживали либо фантастические события, либо как бы вновь видели, слышали, переживали то, что было с ними в прошлом.

Актуализация индивидуального пространства предполагается необходимой и для того, чтобы активной была психомоторная деятельность, которая реализуется в объективных пространстве и времени, а они при этом адекватно отражаются в сознании. Только и этом случае человек может действовать произвольно и целенаправленно.

Целостный сенсомоторный акт может быть представлен как пример той деятельности, которая реализуется и в объективном пространстве и в индивидуальном пространстве субъекта, выполняющего эту деятельность. При этом индивидуальное пространство как бы различно соотносится с психосенсорной и психомоторной деятельностью. Оно включается в формирование первой, «остается» в пространственных метках чувственных образов, составляющих затем содержание прошлого времени субъекта. Оно как бы непосредственно не включается в организацию психомоторных процессов; следов последних не оказывается в прошлом времени субъекта. Этому соответствует скорее иной способ запоминания, где важно не столько хранение, сколько совершенствование движений, действий — всех психомоторных актов. «Никто из нас не затруднится нарисовать пятиконечную звезду, но можно предсказать с уверенностью, что этот рисунок будет выдержан только в топологическом, а не в метрическом плане» [Бершнтейн Н. Д., 1966]. В каждом следующем повторении движение субъекта совершеннее, чем предыдущее; как, впрочем, и мысль — в высказываниях. Такого, наверное, не могло быть, если бы психомоторные процессы организовывались в пространстве (и времени) так же, как психосенсорные. Предполагающееся отличие можно, вероятно, описать как освобожденность психомоторных процессов от индивидуального пространства; в то же время необходима актуализация этого пространства, чтобы психомоторные процессы были произвольными, целенаправленными.

Одно из предполагаемых свойств индивидуального пространства — неравенство, асимметрия правой и левой его частей. Основанием для этого предположения является возникновение левостороннего пространственного игнорирования при поражении правого полушария.

Такое игнорирование возникает и у больных на разных стадиях восстановления сознания после унилатеральной электросудорожной терапии, проводившейся в связи с депрессивными состояниями [Балонов Л. Я., Деглин В. Л., 1976; Балонов Л. Я., Деглин В. Л. и др., 1979; Деглин В. Л., 1984].

«После правосторонних припадков утрата способности субъективной оценки текущего времени комбинируется с комплексом нарушений пространственной ориентировки: с затруднением правой — левой ориентировки, с расстройством пространственного слуха и односторонней пространственной зрительной агнозией. Такая спаянность симптомов нарушения восприятия времени и пространственных параметров окружающего мира позволяет говорить о том. что для дефицита функций правого полушария характерен единый синдром пространственно-временной агнозии» [Балонов Л. Я., Деглин В. Л., Кауфман Д. Д., Николаенко Н. Н., 1980].

Исследовалось восприятие точек и линий с двух экранов, поставленных перед каждым из глаз испытуемого на расстоянии 65 мм. Стимулы оказывались в носовой или височной частях обоих зрительных полей, в центральной части поля зрения [Суворова В. В., Матова М. А., 1982]. Изучалось, как видно, ближнее зрительное пространство. Авторы различают перцептивные и фантомные образы предъявляемых стимулов. При первых — адекватное восприятие пространственного положения и непосредственная «чувственная перцепция стимулов». При вторых — смещение стимула в контралатеральном направлении по сравнению с истинным их положением в пространстве. Среди интересных результатов исследования, в частности, констатируется: «...фовеальная область правого глаза чаще обеспечивает появление перцептивного, а левого — фантомного образа».

«Анизотропность перцептивного пространства» [Ярлыков В. Н., 1984] обсуждается на основании изучения «феномена ложной локализации зрительного образа». В эксперименте испытуемые должны были воспроизвести на модели местоположение зрительно предъявленного им стимула — вертикальной черной линии толщиной 0,2 см и высотой 8 см. Заключение автора: «Практически всегда стимул «переносился» из правого полуполя в левое и крайне редко — наоборот. Эту асимметричность можно рассматривать как свидетельство неравнозначности, анизотропности правой и левой частей пространства. Так как информация, предъявленная справа и слева от точки фиксации взора, поступает в разные полушария (соответственно в левое и правое), отмеченная пространственная асимметрия может рассматриваться как следствие разной функциональной специализации полушарий».

J. Bradschow и соавт. (1983) просили испытуемых: 1) отмерять длину горизонтального стержня по визуальному образцу правой и левой рукой и. бимануально без контроля зрения и 2) делить стержень в пропорции 1:1. 3:1, 3:2. Все измерения осуществлялись либо в правом, либо в левом полупространстве. Каждая рука оказалась более точной в своем полупространстве; левая рука недооценивала длину по сравнению с правой, но этот феномен левого псевдоигнорирования (по выражению авторов) исчезал при повороте головы испытуемого на 90° относительно ориентации тела и при этом «псевдоигнорировалось» пространство, в сторону которого поворачивалась голова. На этом основании авторы полагают, что левое пространство отсчитывается не от тела, а от головы.

Важным представляется осмысление приведенных клинических и экспериментальных данных с единых позиций. Оно пока затруднено. Исследования проводились по разной методике. Несходны ракурсы рассмотрения и интерпретации разных авторов. Нет необходимой упорядоченности в использовании терминов. Создается впечатление, что одно и то же явление разными исследователями обозначается несходными терминами или различный смысл вкладывается в одно и то же обозначение, например в обозначение «перцептивное пространство». Наиболее яркое впечатление об асимметрии пространства человека авторами получено при наблюдениях за поведением больных, обнаруживающих левостороннее пространственное игнорирование. Неполнота восприятия мира, выпадение пространства внешнего мира, воспринимаемого через левую часть пространства больного, очевидны уже в обычной ситуации осмотра больного. Из двух врачей, расположившихся справа и слева от больного, он замечает только первого, отвечает на его вопросы; при этом не слышит и не видит врача, находящегося слева от него.

Интересные подробности психического состояния больных с левосторонним пространственным игнорированием описаны итальянскими авторами [Bisiach E. et al., 1978, 1981, 1984]. Они просили больных описать словами знакомую площадь в Милане, мысленно представляя себя стоящим лицом или спиной к собору, расположенному на площади, и следуя в описании справа налево или слева направо. Вычислялись индексы латеральности, отражающие количество деталей, отмечаемых справа и слева. Больные оказывались неспособными описать левую сторону представляемой площади. Авторы предполагают, что при поражении правого полушария мозга нарушается левая половина пространственной структуры зрительных представлений. Описанный авторами (1981) феномен нам представляется интересным в несколько иной интерпретации. Больной многократно видел, хорошо знал пространственное расположение объектов на площади. Мог их описать, не видя, а но представлениям. Этому, вероятно, способствовало наличие и оживление пространственных меток, которые содержатся во всех образах площади, воспринимавшейся больными прежде в разных отрезках его прошлого времени. Эти метки должны быть и тогда, когда больной обнаруживает левостороннее пространственное игнорирование. Но почему-то они не оживляются и как бы перестают выполнять свою функцию: обозначать точную пространственную отнесенность объектов площади, в том числе расположенных слева от воображаемого положения больного на площади. Может быть, нужна определенная (достаточная) степень актуализации пространства, чтобы пространственные метки прошлых образцов оживлялись произвольно.

В 1984 г. те же авторы сообщили об особенностях слухового восприятия и получили данные, сходные с результатами исследований больных после унилатеральных электросудорожных припадков [Альтман Я. А., 1983; Деглин В. Л., 1984]: после правостороннего припадка больные совершают систематические ошибки в определении локализации звуков, смещая их вправо. На основании полученных данных авторы говорят о роли правого полушария мозга во внутреннем построении эгоцентрического пространства.

Об асимметрии пространства в патологии свидетельствуют и другие клинические феномены. Среди них описанные при поражении правого полушария левосторонние зрительные обманы [Семенов С. Ф., 1965], музыкальные галлюцинации [Доброхотова Т. А., Брагина Н. Н., 1977], пароксизмальная «зрительная аллестезия» [Jacobs L., 1980]: реальные объекты, находящиеся в нравом зрительном пространстве, повторяются в иллюзорных видениях больного, проецирующихся на его левое пространство; иллюзорные образы продолжают переживаться даже после отведения взора от реального объекта (в течение 15 мин).

В клиническом изучении асимметрии пространства интересны данные, полученные при изучении больных с рассеченным мозгом. G. Plouzde, R. Sperry (1984) у 3 больных с полным рассечением мозолистого тела изучали: 1) тактильную идентификацию трех пластиковых букв высотой 5 см, называющихся в правое или левое ухо; буква ощупывалась контралатеральной рукой; по инструкции опознанную на слух букву больной должен был поместить слева, справа, посередине стола; 2) то, как в зависимости от опознанной буквы больной поднимал левую или правую руку или же постукивал по столу; 3) то, насколько правильно выполнял больной инструкции («Поднимите руки», «Потрогайте уши»), предъявляемые тахистоскопически справа на 150 мс; 4) то, как больной отмечал середину брусков. Тактильная идентификация оказалась хуже при предъявлении букв на левое ухо. При зрительном предъявлении инструкций не выполнялись движения левой рукой у 2 больных в 12 из 20 заданий. Полученные данные авторы интерпретируют как свидетельствующие о том, что левое полушарие для овладения левой стороной тела и окружающего пространства нуждается в осознании.

F. Musick и соавт. (1985) приводят обзор аудиологического обследования больных, перенесших полную комиссуротомию; у больных остаются примерно прежними пороги восприятия тональных сигналов, воспроизведение голосом последовательности тональных сигналов, способность воспринимать и воспроизводить речевые сигналы, предъявляемые моноаурально на правое и левое ухо; но при дихотическом предъявлении практически не воспроизводятся слова, предъявленные на левое ухо; будучи способными воспроизводить голосом последовательности тональных сигналов независимо от стороны их предъявления, больные неспособны определить в этой последовательности местоположение низкого и высокого тона.

Приведенные данные, может быть, адекватно рассмотреть как свидетельствующие о том, что больные с рассеченным мозгом похожи на больных с избирательным поражением правого полушария мозга с элементами игнорирования левого пространства. Тогда можно, наверное, сказать, что выявляемая в патологии асимметрия пространства субъекта характерна для больных не только с поражением правого полушария, но и рассечением связей между двумя полушариями.

Индивидуальное пространство, вероятно, включено в субъективно характеризуемые самим субъектом психические процессы. Об этом косвенно может свидетельствовать первая пара противоположностей право- и левополушарной картины психических нарушений: первая получается субъективной, сделанной с точки зрения больного, вторая — объективной, сделанной с точки зрения наблюдателя, видевшего больного в момент проявления психических нарушений.

Здесь перед нами возникает новый ракурс рассмотрения — необходимость сравнения галлюцинаций и чувственных представлений у правшей и левшей. У правшей галлюцинации существенно различны в зависимости от того, поражено у больного правое или левое полушарие. Так, зрительные обманы у правшей различны по такому признаку, который можно обозначить как степень определенности пространственно-временной характеристики мнимых образов. У больных отсутствует или резко снижена способность определения пространственного положения чувственных обманов. В самоописании больных, перенесших онейроид, события, виденные или слышанные ими во время приступа, выглядят не имеющими пространственной (и временной) отнесенности. Больные, которые в галлюцинациях видят человеческое лицо, часто не могут сказать, мужское это лицо или женское, знакомое или незнакомое. Созерцая, они остаются малоактивными. Степень определенности той же характеристики галлюцинации выше у больных с поражением левого полушария мозга; мнимые образы у них ближе к реальным объектам внешнего мира. Больной точно обозначает место, время, а иногда и длительность переживаемых зрительных галлюцинаций. Его поведение соответствует содержанию галлюцинаций. Здесь нет диссоциации между галлюцинированием и внешним поведением больного. Это доказывает необходимость описания пространственно-временной ориентации галлюцинаций, связи последних с нарушениями восприятия пространства и времени [Marchais P., 1978].

Еще более удивительные сведения о пространстве человека можно получить, обобщив и систематизировав особенности галлюцинирования левшей. Галлюцинации у левшей наступают чаще, чем у правшей. Они, как правило, комплексны, т. е. больной испытывает не только зрительные, но и слуховые, тактильные, обонятельные и другие галлюцинации. Некоторые из обманов столь необычны, что нельзя их отнести к галлюцинациям определенной модальности, приходится говорить, например, о соматических галлюцинациях. Особенности галлюцинирования левшей вместе с описанными феноменами зеркальных форм деятельности, расширения зрительного пространства говорят о том, что индивидуальное пространство левши может быть иным, чем у правши, и в той степени, в какой отличны, необычны обнаруживаемые данным левшой психические процессы. Возможно, у такого левши индивидуальное пространство иначе, чем у правши, соотносится с внешним пространством, менее от него зависимо. Может быть, нет той степени неравенства правого и левого пространств и их тесных соотношений с прошлым и будущим временем, что предполагается у правшей.

В сознании субъекта представлено, видимо, и пространство, через которое он воспринимал события, происходившие в объективном пространстве. Оно сохраняется в пространственных метках образов прошлых восприятий, обозначая отнесенность отраженных в этих образах событий к объективному пространству. Иначе говоря, пространство человека, бывшее в разных отрезках его прошлого времени, сохраняется не само по себе (чистым, пустым), а только заполненным пришедшимися на это пространство образами реальных событий.

Может быть, в отношении этого пространства человека уже можно сказать, что оно все осуществлено. В сознании субъекта прошлое пространство представлено как завершенное и определенное по содержанию. Его содержание — чувственные образы прошлых восприятий. В сознании субъекта это пространство неотрывно от прошлого времени.

Содержание прошлого индивидуального пространства (чувственные образы бывших восприятий субъекта) в условиях психического здоровья оживляется, по всей вероятности, только произвольно, по воле субъекта. Это возможно, видимо, лишь при достаточной степени актуализации настоящего индивидуального времени и пространства субъекта. Свойство оживляться произвольно нарушается при поражении правого полушария мозга. Только наличие пространственных меток в образах упорядочивает хранение опыта всех прошлых восприятий таким образом, что содержащиеся в сознании субъекта образы отражают событие не просто само по себе, но в том пространстве (и времени), в котором оно происходило: «...вспоминать — это значит поместить образ в соответствующее ему время и среду, это значит вновь найти ту страницу в жизненной летописи личности, на которой этот образ запечатлелся» [Guiot J., 1899].

Индивидуальное пространство прошлого времени предполагается разделенным, дискретным: каждый его отрезок отличается от другого образами, пришедшимися именно на этот отрезок времени и пространства. Поэтому это пространство строго индивидуализировано, неповторимо. Оно составляет, видимо, одну из основ субъективной стороны сознания только данного субъекта. Об этом косвенно свидетельствуют психопатологические состояния при поражении правого полушария мозга. Например, больные как бы вновь переживают то, что было когда-то в объективном пространстве и воспринималось субъектом через его индивидуальное пространство, сохранившееся в сознании вместе с образами происходивших событий.

Это пространство может быть иным у левшей. Но трудно предположить возможные отличия. Одно из них, может быть, касается соотнесенности индивидуального пространства прошлого времени с правым полушарием мозга, характерной для правшей. Об этом можно думать, основываясь на особенностях проявления у некоторых из левшей «уже виденного». Этот феномен может возникать при поражении не только правого, но и левого полушария мозга.

Пространства настоящего и прошлого времен характеризовались через психосенсорную сферу (процессы чувственного познания, восприятия окружающего мира и самого себя), предполагались включенными в формирование образов восприятия. Пространство же будущего времени, по всей вероятности, резко отлично от первых двух по тому, что предполагается пространством, в котором завершатся психомоторные процессы (действия, поступки, движения). Когда речь заходит о будущем пространстве субъекта, мы вынуждены говорить о психомоторной сфере, составляющей вместе с психосенсорной сферой целостную психику. Психомоторная деятельность, начинаясь в настоящем времени, может завершиться только в будущих времени и пространстве. Последнее имеется в виду как пространство завершения начатых или лишь планируемых деятельностей. Завершиться в этом пространстве они могут только в случае, если достаточно актуализированы настоящее время и реальное в нем индивидуальное пространство и подавлены, скрыты индивидуальные прошлое время и пространство.

Пространство будущего времени, наверное, менее индивидуализировано, как бы унифицировано. Оно может быть несходно представленным в сознании разных людей только по степени яркости. Последняя вновь предполагается опосредованной актуальностью настоящего времени субъекта и реального в нем пространства.

Возможность возникновения феномена предвосхищения у некоторых левшей не исключает того, что их будущее пространство — время может быть иным, чем у правшей, хотя бы в момент, пока больной переживает это ощущение. Можно думать, что пространство будущего времени у левши становится будто сходным с пространствами правши, реальным сейчас и бывшим реальным в прошлом.

Индивидуальное время

Имеется в виду время только данного человека. Оно зависимо от самого человека, от его мозга. Как и пространство, это время организуется функционирующим мозгом субъекта.

Во встречающихся обозначениях «физиологическое время», «биологическое время», «психологическое время», «перцептивное время», «социальное время», и т. д. отразилось, наверное, то, что в специальных исследованиях все более настойчиво выдвигается предположение о существовании времени молекулярных, биохимических, физиологических процессов, а также человека как социального субъекта и общества. Временные характеристики всех процессов в организме человека предполагаются взаимосвязанными, скоординированными [Моисеева Н. И., 1980]. Биологическое время «многоуровневое. На нижнем уровне оно совпадает с физическим временем и может быть названо чистым временем. По мере развития системы проявляется специфичность течения времени, которая выражается в форме неравномерно протекающего процесса. Это время может быть названо истинным временем системы. Наконец, формируется функциональное время, которое представляет собой взаимодействие физического и истинного времени, т. е. происходит объективизация истинного времени системы [Межжерин В. А., 1980]. «Ткани в организме слагаются в органы, и последние, как высшие ступени жизни, живут своей новой, высшей жизнью. Органы образуют системы, которые в своей совокупности составляют целый организм, и целый организм имеет свои собственные особые ритмы жизни — биологические ритмы». Описаны ритмические колебания психической активности человека, в частности недельный период в интеллектуальной и эмоциональной сферах [Пэрна Н. Я., 1925].

Время восприятия (перцептуальное время) отражает реальное время объективной действительности, но не совпадает с ним [Ярская В. Н., 1981]. Есть в литературе и обозначение «психофизическое (индивидуальное) время» [Абасов А. С., 1985]. В рецензии на монографию чехословацких авторов «Пространство и время с точки зрения естественных наук» (1984) отмечается, что основные трудности на пути междисциплинарного изучения пространства и времени заключаются «в философском синтезе тех представлений о времени и пространстве, которые развиваются в различных областях культуры» [Казарян В. П., 1986].

Индивидуальное время человека предполагается организуемым функционирующим мозгом и, может быть, является кульминационным выражением эволюции времени мозга. Это время существует, видимо, наряду со временем независимого от субъекта внешнего физического и социального мира. Оно предполагается включенным в организацию психики человека иным, чем время (и пространство) внешнего мира. В последнем человек действует, строит свое активное целенаправленное поведение; осуществляющаяся во времени (и пространстве) мира психомоторная деятельность человека объективно наблюдаема другими людьми.

Допущение существования наряду со временем внешнего социального и физического мира индивидуального времени каждого человека, вписанного в пространство и время внешнего мира, является одним из главных поводов к новым представлениям о времени (и о пространстве). Речь идет об отношении времени (и пространства) к психике человека или об организации психики во времени (и пространстве).

В, А. Канке (1984) полагает, что в «реализации» возможности «заглядывания» в прошлое и будущее — «возможности ретро- и предсказания (предвидения)... большую роль играет сознание человека, умелое использование им временных понятий. Благодаря оперированию категорией времени человек видит предмет тождественным самому себе в определенный промежуток времени и вместе с тем понимает его как последовательный во времени ряд событий... Человек способен осуществлять ретро- и предсказание потому, что он в логической форме отображает свойства реального времени». По Н. Л. Мус??дишвили, В. М. Сергееву (1982), «течение психологического времени связано с количеством актов осознания, т. е. с количеством переструктуризаций, так как именно эти акты являются для сознания единственно опорными метками для отсчета времени». Согласно клиническим наблюдениям, само сознание (его формирование в ходе функционирования мозга) невозможно без включения в его организацию настоящего, прошлого, будущего, дифференцирующихся в индивидуальном времени каждого человека.

Настоящее, прошедшее, будущее времена предполагаются представленными в сознании субъекта с присущими каждому из них свойствами. Индивидуальное прошлое время человека в наших предположениях не совпадает с тем прошлым, которое присуще скорее не индивидуальному, а коллективному сознанию: «...прошлое позволяет познать настоящее и будущее: если бы было по-другому, то не было бы смысла развивать исторические науки» [Канке В. Д., 1984, с. 211].

Индивидуальное прошедшее время человека — это не «прошедшее до жизни», не «понятие», не «фантом», а время, бывшее настоящим, тесно спаянное с чувственными образами прошлых восприятий. Оно составляет часть содержания сознания человека. Это время важно для нормального адекватного психического функционирования человека, и оно есть в сознании человека, пока он жив. Дифференциация прошедшего и будущего времен человека, даже противопоставление их друг другу по их свойствам, можно представить как одно из выражений достигнутой в эволюции пространственно-временной организации мозга человека. Ведь индивидуальное будущее время человека — это не будущее после смерти, а то время, которое представлено в сознании субъекта. С обращенностью именно в это будущее осуществляются психомоторные процессы.

Сказанное делает очевидным то, что, когда речь идет о формировании психики человека во времени, нельзя ограничиться рассмотрением лишь настоящего времени. Оно, как будет видно, чрезвычайно важно, но реализация его роли возможна лишь при наличии прошлого и будущего, а последние опосредованы настоящим. Так, индивидуальное настоящее время включается в формирование образов восприятия, становясь прошлым; это время как бы несет в себе уже осуществленные образы всех бывших восприятий субъекта. То, что эти образы оживляются и субъект таким образом может как бы вернуться в какой-то отрезок прошлого, делает, может быть, относительным положение о необратимости времени: она «феноменологически проявляется как невозможность дважды попасть в одну и ту же временную точку» [Лебедев В. П., Стенин В. С, 1970].

Многие клинические феномены как раз и иллюстрируют возможность «возвращения» субъекта в его сознании в определенный отрезок прошлого времени. Перед каждым припадком 14-летняя больная видела «перед собой девочку, бегущую через широкий луг... девочка точно такая, какой была в семилетнем возрасте» [Кронфельд А. С, 1940]. Сознание «никогда не остается неизменным в череде моментов, составляющих время. Оно является ручьем, который вечно течет и вечно меняется» [James W., 1905]. «Струи изменяющихся мыслительных состояний, которые так хорошо охарактеризовал Джеймс, протекают через жизнь человека до тех пор, пока он не заснет вечным сном. Но эти струи, в отличие от водных, оставляют свои отпечатки в живом мозге» [Penfield W., 1959].

Целостная нервно-психическая деятельность человека, его сознание составляется в каждый момент настоящего времени из психических процессов: 1) совершающихся в настоящем времени, 2) реализованных в прошедшем времени, 3) подлежащих завершению в будущем времени. Поэтому возникает еще одно сомнение, если пытаться возникающие из клинических наблюдений предположения сравнить с существующими представлениями о времени вообще. Сохраняет ли в интересующих нас временах силу «порядок смены состояний явлений действительности, их переход из бытия в небытие», одномерность времени как его объективное свойство [Жаров А. М., 1968]? Становление психических явлений во времени, к сожалению, не изучается серьезно. Но законы здесь совершенно другие, чем в физических явлениях. Так, образы восприятия в настоящем времени осуществляются полностью. Но они из сознания субъекта не исчезают, сохраняются. Не просто сохраняются в сознании, но определяют собой прошлое время субъекта. Может быть, и вопрос об одномерности времени должен обсуждаться иначе, чем по отношению ко времени физического мира: попытки истолковать время как многомерный феномен предпринимались с целью объяснения некоторых фактов психики человека [Жаров А. М., 1968].

Настоящее время — это реальное время. Это относится, видимо, и к индивидуальному настоящему времени человека.

Одним из его свойств может быть то, что допустимо обозначить, наверное, как подвижность, непостоянство степени его актуализации даже у здорового человека. При правополушарной патологии мозга возможно резкое его «ослабление» или даже «исчезновение». Клинически им соответствуют изменения или даже перерыв восприятия внешнего мира и самого себя. В случае «исчезновения» времени (перерыв восприятия реальной действительности) сознание больного никогда, по-видимому, не бывает «пустым», а, напротив, оно переполнено. В нем главными оказываются чувственные представления. Они относятся к отсутствующим в настоящем времени явлениям внешнего мира. Это — переживания либо прошедшей ситуации, либо какого-то иного мира, нереального ни сейчас, ни в прошлом.

Степень актуальности настоящего времени человека определяется, видимо, не только функциональным состоянием целого мозга, но и тем, насколько много событий воздействуют на субъекта из времени (и пространства) независимого от него внешнего мира. Резко изменяется психическое состояние здорового человека, лишенного повседневных воздействий социальной и физической среды. Может быть, и здесь имеет место «ослабление» индивидуального времени субъекта? Об этом можно думать на основе возникновения галлюцинаций, иллюзий, резких ошибок в восприятии времени внешнего мира. Эти изменения психического состоянии сходны с нарушениями психической деятельности при избирательном поражении правого полушария мозга и наводят на размышления не только о том, что «мы не обладаем чувством пустого времени» [James W., 1905]. Приходится думать, что соотношения индивидуального времени человека и времени независимого от него мира более сложны, чем это пока нам представляется.

Французский спелеолог Антуан Сеньи на 122-й день пребывания в пещере резко отставал в отсчете времени: по его подсчетам было 6 февраля, когда в действительности наступило 2 апреля. Деви Лэфферити перед окончанием 130-дневного пребывания в пещере сказал, что идет 1 июля, хотя было 1 августа. Мишель Сиффр, проведший в пещере около 7 мес, отметил обманы слуха, зрения и писал: «Когда оказываешься один, изолированный в мире без времени с глазу на глаз с самим собой, все маски, за которые ты прячешься и которые охраняют твои иллюзии и внушают эти иллюзии окружающим, — все маски падают» [Siffr M., 1975].

Три здоровых испытуемых участвовали в двух опытах. В первом за основу был взят 24-часовой цикл: 8 ч сна, 8 ч отдыха, 8 ч работы; во втором — 18-часовой цикл: по 6 ч на сон, отдых, работу. Во втором опыте: 1) сократилось время выполнения ряда операций; например, на прием пищи вместо 20–25 мин (первый эксперимент) тратилось 10–15 мин; 2) возрос темп выполнения комплекса упражнений; 3) появилась «неусидчивость», испытуемые часто меняли позу [Душков Б. А., Космолинский Ф. П., 1968].

Исследования воздействия «сенсорного голода» на состояние человека стали важными в связи с освоением космоса. При лишении внешних раздражителей у испытуемых возникало двигательное беспокойство; в течение первых нескольких часов переживали события текущего дня, думали о себе и близких; затем начинали испытывать ощущение «удовольствия» от эксперимента, которое очень скоро сменялось быстро усиливающейся потребностью в раздражениях извне. В опытах, где испытуемые помещались в сурдокамеру и несколько часов занимались работой, имитирующей операторскую деятельность, а остальное время были предоставлены сами себе, отмечены иллюзии — неправильное узнавание раздражителей, информативная характеристика которых недостаточна для опознания; развивалось чувство присутствия в сурдокамере постороннего человека; были «субъективно ореализованные сновидения», эйдетические представления, «формирование сверхценных идей» и другие феномены. Изменялось восприятие времени: происходило «субъективное убыстрение течения времени» (20-секундный интервал воспринимался как 30,5 с), у других — «субъективное замедление течения времени» и у третьих — поочередное укорочение и удлинение воспроизводимого интервала [Леонов А. А., Лебедев В. И., 1968].

Лишение воздействия такой глобальной характеристики мира, как гравитация, также сопровождается изменениями восприятия времени и пространства, да и всей психики [Китаев-Смык Л. А., 1979]. У американского астронавта Д. Макдивитта в космическом полете возникла ошибка при оценке расстояния от ракеты-носителя, с которой он должен был стыковать свой корабль, и из-за ошибки не смог произвести стыковку. На этот факт ссылается Г. Т. Береговой (1979), описывая собственные ощущения: «В начальный период воздействия невесомости при движениях возникали своеобразные ощущения остановки времени». Когда он начинал писать карандашом, было ощущение, что рука двигается «значительно медленнее, чем это мне хотелось». Автор объясняет это так: «Если в условиях с обычным действием силы тяжести более значимым является осознание пространственного перемещения конечностей (руки), чем временных характеристик движения, то в невесомости увеличивается значение осознания времени, за которое совершается движение. Видимо, в невесомости осознаются более мелкие «кванты» движения и времени, за которое это движение совершается. При неосознаваемом сопоставлении числа этих «квантов» в полете со следами памяти о таких же движениях в обычных условиях до полета в сознании может возникнуть то чувство, которое я испытал. На Земле при всех движениях человек прилагает усилия, адекватные силе тяжести. В невесомости подобный стереотип может стать источником ошибок».

При правополушарной патологии мозга возможны ощущения невесомости в условиях сохранения силы тяжести. Они сочетаются с ощущением измененного течения времени и нарушением всего поведения больного.

Клинические наблюдения заставляют думать о том, что может быть расхождение времени человека относительно времени внешнего мира. Время мира представляется текущим более быстро или более медленно относительно времени больного. В случае феномена «остановки времени» перестает восприниматься время внешнего мира; сама возможность этого феномена, может быть демонстрирует то, что время внешнего мира отражается в сознании только через собственное индивидуальное время: у больных, переживающих ощущение остановки времени, индивидуальное время скорее «исчезает» из-за повреждения правой половины мозга. Но и у здорового человека возможны аналогичные ощущения.

Например, после гипнотического внушения много хода времени [Гримак Л. П., 1978]. При переживании ускоренного (в 5 раз) течения времени возникает внутреннее напряжение, а замедленного (в 5 раз) — «своеобразная раскованность». В нервом случае труднее из-за внутренней напряженности, которая приводит к избытку преждевременных реакций: объективно проявляются общая скованность, напряженность, видимое усиление тремора рук, увеличение частоты дыхания до 30–40 в минуту, «мимика крайней тревоги и беспокойства»; ускорение пульса (за 10–12 мин на 23 %). Во втором случае появляется своеобразный запас «свободного» времени, позволяющий реагировать точно и своевременно; отмечается редкое дыхание, замедленность движений, уменьшение общей двигательной активности. Речь становилась медленной, односложной. Испытуемый — «крайне пассивным, апатичным... при любом удобном случае он закрывал глаза. При открытых глазах взгляд обычно оставался неподвижным, сосредоточенным в бесконечности. Вместе с тем это малоподвижное состояние не мешало испытуемым точно выполнять тестовые задания, своевременно реагировать на сигналы. При этом мимика и общий вид испытуемых отнюдь не свидетельствовали о том, что переживаемые ими состояния являются отрицательными. Скорее всего они напоминали состояние своеобразной «нирваны».

Можно предположить, что восприятие мира (и времени мира) субъектом может быть точным, а его поведение — целенаправленным, если его индивидуальное время не расходится относительно времени мира, а согласовывается с ним каким-то оптимальным образом.

Настоящее время некоторых левшей может быть, вероятно, иным, чем у правшей, в частности, в соотношении со временем мира. Сказанное относится, по всей вероятности, к тем левшам, которые обнаруживают при патологии мозга необычные феномены. Они выражают собой как бы иные (по сравнению с правшами) способы восприятия мира в пространстве и времени. В чем могут заключаться особенности времени левши, отличающие его от правши, неизвестно. Не исключается, в частности, возможность того, что левша в своем восприятии больше опирается на индивидуальное время и как бы менее зависим от времени мира.

Предположение о согласовании времен — индивидуального и объективного — основано на сравнительном анализе нарушений психики правшей и левшей при поражении правого и левого полушарий мозга.

A. Carrel (1931) проводит интересную аналогию. Мчатся два поезда, один символизирует время объективное, другой — индивидуальное. В начале их скорость одинакова. В дальнейшем второй все больше отстает от первого. Вначале из окон второго поезда эта разница не видна. Потом, когда она становится велика, все больше бросается в глаза: первый поезд начинает казаться мчащимся все быстрее и быстрее. О. Донской (1977) замечает, что время «убыстряется... сперва идет, потом бежит, затем летит — по мере того, как мы становимся старше». Он предлагает формулу, описывающую «эффект естественного сокращения времени». «Если с момента нашего появления па свет прошло какое-то время t и это время возрастает на dt, то кажущееся приращение времени dT всегда будет короче истинного приращения dt. Иными словами, кажущийся бег времени всегда быстрее фактического, поэтому: dT/dt= 1 — t/t_m = Δ/t_m, где t_m — полное (естественное) время нашей жизни; Δ = t_m — t — время, которое нам остается еще прожить. Легко убедиться, что бег времени резко убыстряется по мере того, как мы делаемся старше; например, при t_m = 90 лет время бежит для 80-летнего вдвое быстрее, чем для 70-летнего, а в семьдесят лет — вдвое быстрее, чем в тридцать пять». С возрастом субъективно «ускоряется» физическое (астрономическое) время: год у 5-летнего ребенка проживается в 10 раз дольше года 50-летнего человека [Noyü L., 1936]. По мере того как мы стареем, тот же промежуток времени нам начинает казаться более коротким» [James W., 1905]. Незаполненный интервал времени пожилыми людьми в 74 % «переотмеривается», а молодыми в 72 % «недоотмеривается» [Полюхов А. М., 1986]. Отмечается утрата «реального чувства времени» у больных творческих профессий [Vishup E., 1983]; они не строят планов на будущее, беспеременно обращаются со своим и чужим временем, постоянно опаздывают на намеченные встречи; их внутренние часы идут крайне неравномерно и т. д. В психотерапевтических процедурах по отношению к таким больным автор рекомендует использовать наряду с вербальными воздействиями образные впечатления.

На основании клинических наблюдений можно думать, что такой динамике переживания времени внешнего мира субъектом, чье индивидуальное время расходится, совпадает, а затем (в позднем онтогенезе) вновь расходится относительно времени внешнего мира (но с обратным по сравнению с началом онтогенеза, знаком), соответствуют особенности психической деятельности. Снижением актуальности настоящего времени и все большим его расхождением относительно времени внешнего мира, а также ослаблением ниже предполагаемых свойств настоящего, прошедшего, будущего времен определяются, видимо, психопатологические особенности старческого слабоумия и те же тенденции в психике старого человека.

Для него характерны «обращенность ко всеобщему и снижение конкретно-чувственных представлений»; в старости снижается «актуальность реального пространства и времени», наступает «расплывчатость пространственно-временной локализации... живо вспоминается прошлое, проявляясь необыкновенно ярко и отчетливо, с мельчайшими деталями... расплывчатость пространственно-временных связей, едва обозначенная в нормальной старости, при старческом слабоумии приобретает законченный и абсолютный характер... сенильные больные существуют вне настоящего пространства и времени, вне сиюминутной действительности, вне реального представления о самих себе... действительность этим больным заменяют случайно всплывшие воспоминания из далекого прошлого, прежние мечты и желания, которые приобретают для них свойства актуального настоящего» [Букатина Е. Е., 1982]. У 72 % изученных здоровых женщин в возрасте от 75 до 92 лет — склонность к реминисценциям; у 64 % изученных фрагменты давно прошедшего всплывали в памяти «спонтанно», непроизвольно [Букатина Е. Е., 1985]. Это — впечатления детского и молодого возраста, выступающие отчетливо, с чрезвычайной чувственной наглядностью («вижу», «лезет в глаза»); они неожиданно исчезают или появляются наплывами. Феномен оживления прошлого зависит от возраста: выявлен у 16 из 25 изученных в возрасте 80–84 лет и у 8 из 9 женщин в возрасте 85 лет и старше. Оживление прошлых впечатлений тем больше, чем более снижена память и общая активность изученных: «в широком смысле показатель активности отражает степень обращенности и привязанности пожилого человека к реальности». С нарушением четкости представлений об актуальном настоящем у пожилых связаны и «два других психологических феномена: изменение качества мышления и оживление воспоминаний давно минувшего» [Букатина Е Е., 1986].

При старческом слабоумии страдают «пространственно-временные представления», в основе чего лежит «утрата первичного чувства настоящего»; окружающее больными воспринимается неотчетливо, нарушается устойчивая целенаправленная деятельность, жестко детерминированная актуальным настоящим [Lauter H., 1988]. Обращенность старых людей к прошедшему считается «проявлением универсального свойства человеческой психики» [Butler R., 1962], «в старости имеется биологически обусловленная готовность к реминисценциям, облегчению реализации старого мнестического опыта» [Букатина Е. Е., 1985].

Можно пытаться конкретизировать возможные механизмы обсуждаемого феномена с точки зрения закономерных изменений в старости пространственно-временной организации психики и настоящего, прошедшего, будущего времен, асимметрии прошлого — будущего и правого — левого пространства. Всегда в сознании человека остается его прошедшее время со всем пришедшимся на разные его отрезки опытом чувственных восприятий мира и самого себя; этого прошлого времени тем больше, чем старше субъект; из-за снижения актуализации настоящее время старого человека все менее «способно» опосредовать восприятие пространства и времени внешнего мира; ослабление индивидуального настоящего времени сказывается, по всей вероятности, на уменьшении асимметрии прошлого и будущего: выступает все большее непроизвольное оживление содержания прошлого индивидуального времени при снижении качества психомоторных процессов, реализующихся с обращенностью в будущее время и т. д. Наряду с оживлением чувственного опыта прошлого у старого человека все больше затрудняются словесная (вербальная) память, удержание намерений к действиям — быстрое забывание этих намерений; краткое обозначение чего-либо все чаще заменяется описанием, основанным только на чувственном опыте прошлых восприятий и т. д.

Возможность возникновения при правополушарной патологии клинических феноменов, иллюстрирующих собой как бы неуправляемость вместимости сознания, «растягивание» вместимости сознания, выражающиеся в переполненности сознания чувственными представлениями, ощущениями, количество которых как бы резко возрастает, заставляет ставить вопрос о том, что у индивидуального настоящего времени здорового человека должно быть какое-то важное свойство, посредством которого, может быть, ограничивается чувственная вместимость сознания.

Речь может идти о длительности настоящего времени: «...настоящее в рамках нашего непосредственного восприятия нельзя рассматривать в виде точечного момента, лишенного длительности» [Жаров А. М., 1980]. Но единого определения и понимания длительности настоящего времени нет вообще. Нет их тем более для индивидуального времени субъекта. А. М. Жаров говорит о «психическом настоящем»: «...настоящее обладает длительностью, лишенной строго определенной величины» (1980). По P. Fraisse (1961), наша непосредственная оценка длительности есть функция числа воспринятых в данной ситуации изменений. «Наикратчайшим по времени психическим феноменом» К. Х. Короленок (1948) считает «перцепторный образ»; его продолжительность — наикратчайшее время, которое мы вообще в состоянии воспринимать, это «момент», «астрономическая длительность того интервала времени, которое воспринимается как нерасчлененное настоящее». Под длительностью понимается «тот промежуток времени, который способно охватить наше внимание» [Сумбаев И. С, 1948]. Ведь само активное внимание, судя по клиническим данным, невозможно, если нет достаточно актуализированного настоящего времени субъекта.

Длительность, видимо, взаимосвязана со свойством настоящего времени субъекта становиться прошлым временем и определять его свойства. Так, отмечаемая ниже дискретность прошлого времени может означать, что одна бывшая длительность отграничена от другой; эта отграниченность опосредована чувственными образами, реализовывавшимися в каждую длительность бывшего настоящего времени субъекта.

Переход настоящего в прошлое для сознания человека — не формальный процесс. В нем проявляется закономерность активной временной организации психической деятельности, нарушающаяся при поражении правого полушария мозга. Переход настоящего времени субъекта в его прошедшее время при этом затрудняется или становится невозможным. Так, при ритмической повторяемости образов реального объекта уже нет, но его образ как бы мелькает в сознании больного. Настоящее время, в котором воспринимался объект, должно бы стать прошедшим, приобретшим содержание в виде чувственных образов, которые должны оживляться лишь произвольно.

Среди свойств настоящего времени субъекта предполагается его включенность в формирование образов восприятия внешнего мира и самого субъекта. Каждая длительность индивидуального настоящего времени субъекта «остается», по-видимому, во временных метках чувственных образов. Этими метками опосредуется обозначение отнесенности отраженных в образах реальных событий к отрезкам объективного времени, в которых эти события происходили.

Мы предполагаем, что описанное выше индивидуальное настоящее время вместе с прошлым временем, в которое оно переходит, связано с правым полушарием мозга. При сравнительном анализе психических нарушений возникает мысль, что психомоторная сфера формируется в другом настоящем времени. Возможно, речь должна идти об объективном времени. Оно, как можно предполагать на основе клинических наблюдений, лишь тогда значимо в реализации психомоторных процессов, когда достаточно актуализировано индивидуальное настоящее время субъекта, включающееся в организацию психосенсорных процессов. Если же индивидуальное настоящее время «ослаблено» или «исчезло», невозможны активные психомоторные процессы, целенаправленное поведение. Вероятно, роль настоящего времени психомоторной сферы опосредуется индивидуальным настоящим временем: чем актуальнее последнее, тем более точно отражается в сознании субъекта объективное время (и пространство). Только при условии адекватного восприятия субъектом объективного времени оно может быть временем эффективной психомоторной деятельности. В этом времени действия, мысли только начинаются. Завершиться могут только в будущем. Это настоящее время вместе с будущим временем связано с левым полушарием мозга. Вероятно, появление речи и абстрактного мышления резко преобразует психосенсорную сферу (чувственное познание человека) посредством дифференцированной их организации во времени (и пространстве).

Можно предположить, что индивидуальному настоящему времени еще свойственно определять асимметрию (неравенство) прошедшего и будущего времен и правого и левого пространств человека. Эти асимметрии, по всей вероятности, тем выраженнее, чем более актуализировано настоящее индивидуальное время. В позднем онтогенезе ослаблению актуальности индивидуального настоящего времени сопутствует, видимо, уменьшение асимметрии прошлого и будущего. Одним из выражений этого является оживление чувственного опыта прошлого при все большем затруднении словесной памяти.

Все предположенные свойства характерны для индивидуального настоящего времени большинства людей — правшей и, по всей вероятности, для многих левшей. Но у некоторых левшей — тех, кто при патологии обнаруживает необычные феномены, не исключаются иные свойства индивидуального настоящего времени и его соотношения с объективным временем.

Прошедшее время. Прошлого как реального сейчас нет. Но в сознании каждого человека есть все прошедшее время, бывшее его настоящим временем. Прошедшее время составляет часть сознания субъекта. В нем оно представлено своим содержанием. Одним из свойств прошедшего времени и предполагается наличие содержания.

Это — чувственные образы прежних восприятий окружающего мира и самого себя. То, что содержание прошедшего времени субъекта ограничивается только образами восприятий и не включает в себя «следов» мыслей, оценок, обобщений, действий, движений — психомоторных процессов, совершавшихся в разных отрезках прошедшего времени, раскрывается в клинических наблюдениях. Особо информативным оказывается анализ состояний, наступающих у больных при поражении правого полушария мозга. Среди них — «вспышка пережитого», «двухколейность переживаний» и т. д. Тому, что прошедшее время содержит в себе только то. что пережито субъектом непосредственно, воспринято с помощью органов чувств, соответствует, видимо, упомянутое свойство индивидуального настоящего времени включаться в организацию только процессов чувственного познания, «не участвуя» непосредственно в формировании психомоторных процессов.

Свойства прошедшего времени предполагаются нами только на основании анализа психопатологических состояний. Едва ли возможно уточнение содержания прошедшего времени человека изучением лишь психики здоровых людей. Именно осуществленность содержания определяет такие свойства прошедшего времени субъекта как его определенность в том смысле, что оно уже «заполнено» чувственными образами бывших восприятий; эти образы никогда не могут «исчезнуть» или замениться другими образами.

По Ж. М. Гюйо (1899): «...прошедшее время — это осколок пространства, перенесенный внутрь нас, оно образуется при помощи этого пространства. ...образы, которые даются нам воспоминанием... образуют ряд, в котором одни члены не могут быть заменены другими. Невозможно изменить расположение частей пространств... нельзя переместить вправо то, что находится слева, а вперед то, что находится позади... вспоминать — значит различать одно прошлое ощущение от другого... различать все прошлые ощущения от настоящих ощущении».

В индивидуальное прошедшее время субъекта превращается его настоящее время, заполняющееся образами воспринимаемых субъектом событий. Индивидуальное прошедшее время тесно взаимосвязано и с пространством, бывшим реальным, когда это прошлое было настоящим временем субъекта. Закономерности организации содержания прошедшего времени — пространства отчетливо раскрываются при анализе патологических состояний, возникающих у правшей при поражении правого полушария мозга. Они определяют возможность, высказанную Ж. М. Гюйо. Вспоминая, субъект способен «различать одно прошлое ощущение от другого» благодаря тому, что они, как будет изложено, приходятся на разные отрезки прошедшего времени. Ощущения, образы в сознании субъекта представлены в единстве с разными отрезками прошедшего времени (и пространства).

Содержанием же опосредуется и такое важное свойство прошедшего времени человека, которое можно обозначить как дискретность, имея в виду разделенность разных отрезков этого времени и их ограниченность друг от друга. Отрезки разделены, отграничены посредством различий пришедшихся на каждый из них чувственных образов восприятия. Дискретность прошедшего времени, в изложенном смысле, по всей вероятности, обусловлена тем, что у настоящего времени есть длительность; В сознании субъекта, вероятно, столько отрезков прошедшего времени, сколько было длительностей настоящего времени.

Прошедшее время (его содержание) в сознании здорового человека скрыто, подавлено. По предполагается обязательной потенциальная готовность к актуализации. Она должна быть опосредована степенью актуальности индивидуального настоящего времени. Чем более оно актуализировано, тем более подавлено в сознании субъекта содержание его прошлого времени. Первое основание для такого предположения — тот факт, что у больного с правополушарным поражением мозга уменьшению актуальности («ослаблению», «исчезновению») индивидуального настоящего времени неизбежно сопутствует непроизвольное оживление содержания прошедшего времени. Прошедшее время как бы вновь «течет». В сознании больного оживляются «записанные» на нем чувственные образы бывших восприятий. При таких состояниях прошедшее время будто вновь наступает для больного, но оно не «наступает». Оно было и есть в сознании. Было, когда больной был еще здоров, но тогда содержание прошедшего времени было подавлено.

Латентная готовность к актуализации содержания представляется важнейшим свойством прошедшего времени человека. Без него немыслима способность воспроизведения того, что человек в прошлом видел, слышал, осязал, переживал. Эта возможность к актуализации, вероятно, может нарушаться при патологии правого полушария мозга: может не реализоваться у больного, испытывающего ощущение «никогда не виденного». Ситуацию, в которой сейчас находится этот больной, он в прошлом многократно видел, переживал, воспринимал; вопреки этому она ему представляется незнакомой, прежде никогда не виденной. Из анализа состояния «вспышки пережитого» можно вывести две новые особенности. Во-первых, независимое от воли больного оживление означает воспроизведение всего содержания какого-либо отрезка прошедшего времени. Во-вторых, пока больной находится в этом состоянии, из его сознания как бы исчезает настоящее время и то прошлое, которое им прожито. Больной, хотя ему, скажем сейчас 35 лет, как бы весь «вернулся» в отрезок прошлого, когда ему было 15 лет, идентифицирует себя с собой в том возрасте.

При актуализированном индивидуальном настоящем времени прошлое субъекта в его сознании оживляется только произвольно и лишь при надобности по ходу осуществляющейся сейчас психической деятельности. Характерна избирательность воспроизведения содержания прошедшего времени. Извлекается только то, что необходимо сейчас. Эта избирательность в наибольшей степени выступает, видимо, тогда, когда субъект находится еще в молодом и среднем возрасте. Тенденция к ослаблению и исчезновению этой избирательности замечается у взрослых больных при правополушарной патологии и у лиц пожилого и старческого возраста.

Из клинических наблюдений видно, что чувственные образы прошлых восприятий «записаны» в той именно последовательности, в какой и совершались отраженные в этих образах события. Даже в болезни, оживляясь непроизвольно, они как бы проигрываются всегда от начала к концу. В наших наблюдениях не было больного, который, впадая в приступ «вспышки пережитого», вновь пережил бы в своем сознании несколько отрезков прошлого так, чтобы его прошедшее время «текло» от конца к началу или чтобы воспринятые события представлялись осуществляющимися в обратной последовательности.

Клинические наблюдения и опыт изучения психики лиц пожилого и старческого возраста позволяют думать о том, что возможно различное «состояние» отрезков прошедшего времени, более близких к настоящему времени и более далеких от него. Ретроградной амнезией в рамках корсаковского синдрома при черепно-мозговой травме охватываются события, образы которых относительно близки к настоящему индивидуальному времени больного. Амнезированный период может быть до 10–20 лет. Но есть закономерность восстановления памяти на прошлое — регресс ретроградной амнезии: первыми больной вспоминает наиболее давние события, образы которых сформировались раньше других, забытых. Восстановление памяти происходит от начала к концу, если началом считать тот наиболее давний отрезок прошлого, с которого начинается амнезия. Часто у больных остается забытым отрезок прошедшего времени, оказывающийся недоступным воспроизведению, будто с этого отрезка «стерлись» заполнявшие его раньше (до наступления острого поражения правого полушария мозга) образы восприятий.

Прошедшее время субъекта (и относящееся к прошлому пространство) связано с полушарием, занимающим правое пространство мозга. Оно будто «хранится» в правом полушарии, тем больше обременяя его собой, чем больше возраст человека.

Упорядоченное хранение, адекватное воспроизведению содержания предполагаются одним из свойств индивидуального прошедшего времени. Образы восприятий остаются в этом времени точно такими, какими получились в момент формирования. Чем-то относящимся, видимо, к пространственно-временной организации процессов восприятия и запоминания опыта чувственного познания определяется невозможность изменений сформированных образов.

Прошедшее время человека описано посредством анализа клинических синдромов поражения правого полушария мозга человека. Это время характеризуется чувственным восприятием. В сознании нет прошлого времени вообще, т. е. „пустого, ничем не заполненного", — абстрактного прошлого времени. Оно конкретно и есть в сознании только благодаря сформировавшимся образам прошлого. Содержание прошедшего времени — это часть сознания. Но в сознании нет и образов прошлого, свободных от пространственно-временной обозначенности, соотнесенной с реальными пространством и временем, в которых происходили отраженные в этих образах события. Каждый образ прошлого имеет как бы свое место в индивидуальном прошедшем времени. В неразрывности индивидуального прошедшего времени и составляющих его содержание чувственных образов бывших восприятий кроется, наверное закономерность запоминания, хранения и воспроизведения опыта.

Прошедшее время субъекта, может быть, есть самое индивидуальное из всех его времен. Его индивидуальность отмечена как бы качественно и количественно. Качественная сторона заключается в различии отрезков прошедшего времени по содержанию. Количественная — в том, что прошедшего времени столько, сколько у данного человека было настоящего времени. Содержание прошедшего времени одного человека не может быть повторено прошедшим временем другого человека.

Можно предположить на основе клинических наблюдений, что индивидуальное прошедшее время некоторых левшей может быть иным. Так побуждает думать, в частности, феномен «уже виденного», особенно когда больные подчеркивают, будто наличную сейчас ситуацию видели в прошлом «тысячи раз». Отличительные особенности индивидуального прошедшего времени левши должны соответствовать иным, чем у правшей, особенностям их индивидуального настоящего времени.

Будущее время. Будущее не существует. Оно не существует в качестве реальной действительности, но существует «в потенции, тенденции, это сфера реальных возможностей развития» [Аскин Я. Ф., 1974]. У индивидуального будущего времени как одного из свойств психической деятельности человека, возможны, по-видимому, отличительные особенности.

В сознании здорового бодрствующего человека будущего нет в том виде и с теми свойствами, какие предположены для индивидуальных настоящего и прошедшего времен. Будущее представлено в сознании другими свойствами, как бы специфичными только для него: будущее противоположно прошлому. Свойства прошедшего и будущего индивидуальных времен определяются степенью актуализации индивидуального настоящего времени: именно она, видимо, противопоставляет их друг другу. Так, чем более актуально настоящее время субъекта, тем более подавлено в его сознании прошлое (оно воспроизводится лишь произвольно) и тем более очерчено будущее. Прошлое находится как бы в обратной, будущее — в прямой зависимости от степени актуальности настоящего времени. То, что у больных с поражением правого полушария при предполагаемом «ослаблении», «исчезновении» индивидуального настоящего времени снижается активность психомоторных процессов, заставляет думать о, возможно ином, более сложном опосредовании будущего (по сравнению с прошлым) степенью актуальности индивидуального настоящего времени. Психомоторные акты осуществляются в общем для всех объективном настоящем времени. Иначе действия одного человека, наверное, не были бы объективно наблюдаемы другим. Любой психомоторный акт может завершиться лишь в том случае, если объективное время отражается в сознании субъекта адекватно: адекватное же отражение возможно только при достаточной актуализации индивидуального настоящего времени.

Индивидуальное будущее время неопределенно. У будущего нет законченного, полностью определившегося содержания, каким отличается прошлое. Есть другое содержание — модели образов — наметки, схемы, планы поведения и действий, осмысление и осознание возможных последствий этих действий. Если прошедшее время человека можно обозначить как время уже состоявшегося чувственного познания, то индивидуальное будущее — это скорее время осознания, активно направленного на преобразование окружающего мира, самоусовершенствование, накопление знаний. По незавершенности, неопределенности содержания индивидуальное будущее время как бы не имеет различающихся отрезков, оно относительно непрерывно, поэтому является наименее индивидуализированным временем человека.

Неизвестность и неопределенность индивидуального будущего времени неотделимы от свободы выбора способов осуществления программ поведения на будущее. Так, субъект намереваясь перейти улицу, используя для этого ближайший переход, из-за конкретных условий не может реализовать это действие в намеченном им отрезке времени (и пространстве), но совершает то же действие и достигает желаемого результата на следующем отрезке времени (и пространства), использовав соседний переход. Реализация планируемых действий, как видно, не связана только с одним отрезком пространства и времени. Моделируемый образ, имеющий вероятностные пространственно-временные характеристики, может реализоваться в объективном времени — пространстве так, что формирующийся в результате реализации образ будет обладать пространственно-временными характеристиками, не совпадающими с характеристиками модели.

С дифференцировкой времен, особенно будущего, человек приобретает возможность осознавать событие, отсутствующее в настоящем времени и пространстве, вероятное лишь в будущем, а также познавать то, что накоплено предыдущими поколениями людей.

Особое значение будущего времени подчеркнуто М. С. Роговиным (1977): «Принципиальное отличие поведения животного, от человека заключается в отношении не к прошедшей или настоящей, а к будущей ситуации». Ж. М. Гюйо говорил о «важнейшем значении идеи будущего в процессе психического развития». Клинические наблюдения заставляют думать, что подчеркиваемое исследователями особое значение будущего времени опосредовано настоящим временем субъекта. Они подсказывают иной подход к пониманию индивидуального времени. Возникает предположение о неотделимости времен (и пространств человека) от мозга с одной стороны и от зависимых от него психических процессов. Человеку, который «ничего не желал бы, ни к чему не стремился бы» [Гюйо Ж. М., 1889], не просто «закрыт доступ» ко времени, этот человек потому «ничего не желает, ни к чему не стремится», что сейчас — в момент проявления такого поведения снижена степень актуальности его индивидуального настоящего времени и ослаблено в сознании будущее время.

Неопределенность индивидуального будущего времени обеспечивает произвольность поведения человека, его целенаправленность. Это предположение иллюстрируется примерами психического состояния не только больного, но и здорового человека. Обратимся к эмоциональной сфере. Давно ведется спор о сравнительной значимости положительных и отрицательных (т. е. переживающихся с оттенком страдания) эмоций. Если пытаться подойти к вопросу с точки зрения представлений о пространственно-временной организации психического состояния субъекта, переживающего те или другие эмоции, то более значимыми в прогрессе и самоусовершенствовании человека представляются переживания со страдальческим оттенком. Об этом можно судить хотя бы по контексту, в котором проявляются эмоциональные нарушения в очаговой патологии мозга. Наиболее важно в этом то, как больным воспринимается объективное время и как в сознании представлено индивидуальное будущее время. Оно усилено, резко очерчено у больного, переживающего озабоченность, встревоженность или выраженную (до степени психотической) тревогу, растерянность вследствие избирательного поражения левого полушария мозга. Предположение об усилении актуализации настоящего времени и представленности всех свойств будущего времени в сознании такого больного основано на оценке всего психического состоянии больного: он полностью осознает свое болезненное состояние; устремлен на выздоровление; имеет активную установку на восстановительные занятия; точно воспринимает объективное время, и в его восприятии нет ошибок, характерных для больного с поражением правого полушария мозга, который утром может сказать, что идет вечер. Больной, адекватно встревоженный или резко тревожный, есть сам в своем сознании во всех трех временах; его «присутствие» в индивидуальном будущем времени выражается в установке на выздоровление, которое может быть достигнуто только в будущем реальном времени. Им осознается тем большая возможность будущего выздоровления, чем более активен он сейчас в восстановительных занятиях.

Модель «положительных» эмоций — эйфория — характерна для многих больных с избирательным поражением правого полушария мозга. Актуальность индивидуального настоящего времени такого больного снижена. В той же степени снижена представленность будущего времени в его сознании и выражены ошибки восприятия объективного времени. Это предположение также основано на оценке всего психического состояния больного: он не осознает своего болезненного состояния; его беспомощность (грубые двигательные нарушения, резкое снижение или иногда даже отсутствие запоминания текущих событий и т. д.) очевидна окружающим, но больной весел, благодушен, многоречив; говорит о чем угодно, не имеющем отношения к его болезни; расслаблен, пассивен, не имеет установок на восстановительные занятия. Линия выздоровления в сознании больного отсутствует. В этом смысле больной сам как бы отсутствует в своем индивидуальном будущем времени.

Страдальческие переживания, вероятно, невозможны без участия в их формировании индивидуального будущего времени. Они исключаются из психики больного, в сознании которого нет будущего или оно представлено слабо. С этой точки зрения интересна широко известная информационная теория эмоций П. В. Симонова (1981, 1982, 1987). Отрицательные эмоции определяются, согласно этой теории, дефицитом информации — неизвестностью или малой известностью путей преодоления трудностей при удовлетворении потребностей. Преодоленными эти трудности могут быть только в будущем по отношению к тому настоящему времени, в котором проявились потребности. Страдальческие эмоции выглядят опосредующимися представленностью будущего времени в сознании переживающего их субъекта.

То, что неопределенностью будущего времени субъекта обеспечивается целенаправленная активность его поведения, можно понять, вообразив, что хоккеистам, играющим в объективном настояидем времени, известен счет, с которым закончится игра. В этой невозможной в действительности ситуации игроки обеих команд были бы деморализованы: безразличны, вялы, пассивны. Воля к победе обязательно обусловлена неизвестностью будущего, неопределенностью индивидуального будущего времени. Соревнующийся, даже проигрывая, не знает будущего результата, остается вероятной победа, и вероятность реализации моделируемого в сознании оптимального результата создает установку на активные действия.

Можно упомянуть две ситуации, где неизвестность будущего нарушена: во-первых, у лиц, узнающих о том, что они неизлечимо больны; во-вторых, у тех немногих, описанных выше левшей, которые лишь на короткое время болезненного приступа испытывают ощущение предвосхищения.

В первом случае будущее становится известным субъекту, и он предполагает, что длительность его жизни сократится. Такое нарушение неизвестности будущего имеет вероятностный характер.

Интересны данные психологических исследований таких больных, осуществленных А. Ш. Тхостовым (1980). У них отмечается подавленное настроение, аутизация, уменьшение общения с другими людьми, сужение круга интересов, погруженность в свой внутренний мир. При сохранении привычного образа жизни у них меняется смысл жизни. Центральным психологическим механизмом личностных нарушений автор считает «перестройку иерархии мотивов по типу переподчинения главному побудительному и смыслообразуюшему мотиву сохранения жизни». Именно сохранение жизни становится главным мотивом, из-за чего ранее реально действовавшие мотивы теряют свою побудительную силу, переходя в разряд целей в структуре главного, ведущего мотива сохранения жизни. Происходит «сдвиг цели на мотив», обратный описанному А. Н. Леонтьевым (1981) «сдвигу мотива на цель». Возможен ли сдвиг мотива на цель, при котором «цель приобретает собственную побудительную силу, переходя, таким образом, в разряд мотивов» [Тхостов А. Ш., 19841, если не сохраняется в сознании субъекта такое главное свойство будущего, как его неизвестность?

Во втором случае нарушение неизвестности будущего вообще непонятно. В сознании левши в момент обнаружения болезненного феномена предвосхищения индивидуальное будущее время как бы приобретает определенное содержание, будущее становится известным через сформировавшиеся чувственные образы событий, которых еще не было, но которые состоятся.

Будущее противоположно прошлому по такому, казалось бы, формальному признаку, как расположенность «по другую сторону» настоящего времени; будущего у субъекта тем меньше, чем больше возраст субъекта, тогда как прошлого тем. больше, чем больше возраст субъекта. Индивидуальное прошлое время мы характеризовали главным образом на основании анализа нарушений психосенсорных процессов при поражении правого полушария. Индивидуальное будущее время может быть представленным в сознании лишь при актуализации индивидуального настоящего времени и адекватном восприятии объективного времени; это время имеет особое отношение к формированию психомоторных процессов и абстрактного познания человека.

При описании будущего времени мы привлекали к анализу психопатологические состояния, возникающие при поражении не только левого, но и правого полушарий мозга правшей и левшей. Будущее время предполагается тесно соотносящимся с полушарием мозга, занимающим левое пространство мозга.

Трудны формулировки возможных отличии индивидуального будущего времени у тех левшей, которые обнаруживают особые, невозможные у правшей феномены: при переживании предвосхищения иными, чем у правши, оказываются, вероятно, все индивидуальные времена левши; может быть они становятся менее дифференцированными, более сходными.

Асимметрия прошлого и будущего

Эта асимметрия предполагается одним из выражений особой дифференцировки времен человека. Она подчеркивает различия прошлого и будущего. Речь идет не просто о неравенстве прошлого и будущего, а о тенденции быть противоположными друг другу в сознании. Эта тенденция реализуется, видимо, в разной степени даже у здорового человека. Каждой ее степени соответствует определенная степень эффективности целостной нервно-психической деятельности. Эта тенденция ослабляется, даже исчезает у больных с правополушарной патологией. Асимметрия прошлого и будущего может быть иной (возможно, отсутствует) у некоторых левшей.

Прошлое и будущее выглядят противоположными прежде всего по тому, как отражается на них степень актуальности индивидуального настоящего времени человека: чем более актуально индивидуальное настоящее время, тем менее открыто прошлое и тем более очерчено будущее.

Противоположно содержание индивидуальных прошедшего и будущего времен, составляющих части сознания: психосенсорные и психомоторные процессы, чувственное и абстрактное познания, сенсорно-перцептивные и речемыслительные [Ананьев Б. Г., 1963] процессы. При этом содержание прошедшего времени все осуществлено, завершено, определено, устойчиво, а будущего — неопределенно, незавершенно, неустойчиво, изменчиво. В прошедшем индивидуальном времени — опыт уже законченных психосенсорных деятельностей, а в будущем — ожидающиеся, вероятные результаты психомоторной деятельности человека.

Можно выделить различия при сопоставлении прошлого и будущего по содержанию: известно — неизвестно, дискретно — непрерывно.

Другие различия труднее выразить. Попытка сформулировать их. однако, необходима, так как эти различия предполагаются важными для реализации двух главных составляющих сознания — психосенсорных и психомоторных процессов, а также для хранения и воспроизведения накопленного опыта. Таковы включенность — невключенность в хранение всего опыта уже осуществленных субъектом восприятий. Прошлое в сознании субъекта есть только потому, что есть чувственные образы бывших восприятий; они органически спаяны друг с другом, друг без друга невозможны. Чувственное познание реализуется в настоящем — прошлом вне индивидуального будущего времени. Последнее, как правило, не может быть формой становления психосенсорных процессов, восприятия с помощью органов чувств. Эта закономерность — невключенность будущего в чувственное познание — представляется настолько убедительной, что редкие феномены предвосхищения в болезненных приступах некоторых левшей описывались и разбирались нами, но остались по существу необъяснимыми.

Следующее различие можно обозначить как устойчивость (сохранение неизменным) — неустойчивость (изменчивость). Основное назначение индивидуального прошедшего времени, может быть, состоит в сохранении образов восприятия точно такими, какими они сформировались. Будущее же время субъекта — это время вероятных завершений психомоторных его деятельностей; возможно множество вариантов их результатов, и эти результаты ожидаются только в будущем времени.

Асимметрия — достаточная степень противоположности индивидуальных свойств прошедшего и будущего времен обязательна, видимо, для того, чтобы сознание человека было ясным, а психическая деятельность была эффективной. Это означает параллельную, одновременную реализацию и психосенсорных, и психомоторных процессов, которые осуществляются или начинают осуществляться в настоящем времени: может быть, в разных настоящих временах — индивидуальном и объективном. Хранятся и завершаются соответственно в прошлом и будущем временах.

Важна подвижность степени асимметрии — то усиление, то ослабление тенденции прошлого и будущего быть в сознании субъекта противоположными друг другу. В пользу этого предположения свидетельствуют несколько примеров.

Первый — текущая психическая жизнь здорового взрослого бодрствующего человека. Чем сложнее деятельность и условия ее выполнения, тем больше должна быть выражена асимметрия прошлого и будущего. Напротив, она уменьшается, по-видимому, у того же человека, если ситуация не требует от него мобилизации всех психических возможностей.

Второй — онтогенез человека. Асимметрия прошлого и будущего, по всей вероятности, приобретается в начальном онтогенезе, максимальной степени достигает в зрелом и нивелируется в позднем возрасте человека. Она может быть мала у детей и стариков. Но эта меньшая выраженность (или отсутствие) асимметрии предполагается различной. Противоположны уже соотношения прошлого и будущего. У ребенка почти все будущее, очень мало прошлого; у старика — наоборот. Противоположны перспективы дальнейшей динамики асимметрии прошлого и будущею. У ребенка в дальнейшей жизни происходят увеличение асимметрии, достижение максимальной ее степени, сохранение в такой степени и, наконец, уменьшение. У человека же, прожившего почти всю жизнь, большинство перечисленных стадий динамики асимметрии пройдены и вероятно лишь дальнейшее уменьшение асимметрии.

Третий пример для нас наиболее значим. Речь идет о больных — правшах и левшах — с очаговыми поражениями мозга.

В ходе сравнительного анализа психических нарушений правши можно было думать, что асимметрия прошлого и будущего уменьшается (прерывается) при поражении того и другого полушария. Но это уменьшение различно. Тенденции, противоположные предполагаемым и для здорового человека, обнаружены при поражении правого полушария: прошлое в сознании больного оживляется непроизвольно, независимо от воли, иногда заполняет собой все сознание. Будущее же в сознании этого больного, напротив, представлено слабо или отсутствует, о чем можно думать на основании уменьшения или исчезновения целенаправленности в поведении больного. Примечательно, что нам легче характеризовать прошедшее время и то настоящее время, которые предполагаются включенными в организацию зависимых от правого полушария психических процессов, и значительно труднее формулировать предположения о будущем времени.

Асимметрия прошлого и будущего, может быть, проявляется иначе в сознании левшей. По крайней мере тех немногих из них, кто при очаговой патологии мозга обнаруживает феномен предвосхищения. Пароксизмальное его проявление вероятнее всего у левши в случае поражения левого полушария [Тетеркина Т. И., 1985]. В момент переживания ощущения предвосхищения у левши, возможно исчезает асимметрия прошедшего и будущего времен. Но это происходит иначе, чем у правши с поражением правого или левого полушария мозга. Судя по клиническим особенностям, асимметрия уменьшается не из-за непроизвольного оживления прошлого при отсутствии в сознании больного будущего времени, а из-за того, что в сознании такого левши становятся сходными прошедшее и будущее времена, утрачиваются их различия между собой: индивидуальному будущему времени начинают соответствовать чувственные образы как и прошедшему времени. Отлично у такого левши от правши не прошлое, а будущее.

Сравнение правшей и левшей по структуре психической деятельности позволяет предположить, что пространственно-временная организация парной работы полушарий мозга и асимметрия прошлого — будущего как частное ее выражение определяют пределы и ограничения, разрешения и запреты, свойственные психике человека. На основании изучения преобладающего большинства людей — правшей и некоторых левшей — привычно думать, что человек с помощью органов чувств может познавать только то. что есть в реальном настоящем времени и пространстве, досягаемом органами чувств и что вероятное в будущем не может быть воспринято с помощью органов чувств. Однако эти предположения недостаточны для объяснения феномена предвосхищения. Запрет на чувственное восприятие будущих событий, видимо, «снимается» у некоторых левшей, в частности, во время пароксизмального ощущения предвосхищения. Этому должна соответствовать иная организация парной работы полушарий мозга во времени, иная организация психической деятельности такого левши в пространстве и времени.

Различие психических нарушений при поражении разных отделов правого и левого полушария мозга обусловлено, вероятно, несходными изменениями индивидуального пространства и времени больного. Об этом косвенно можно судить на основании несходства проявлений корсаковского синдрома: они наиболее типичны при поражении задних отделов правого полушария, и в них представлены все составляющие синдрома: дезориентировка в пространстве, времени, ретро-антероградная и фиксационная амнезия, конфабуляции, нарушение восприятия пространства и времени, эмоциональные и личностные изменения в виде эйфории, анозогнозии. Корсаковский синдром менее типичен и воспроизводится неполно при поражении лобных отделов правого полушария мозга. Несоблюдение установленной для правшей зависимости клинических особенностей психических нарушений от стороны поражения мозга и внутриполушарной локализации очага поражения у некоторых левшей сопровождается, по всей вероятности, иными изменениями их индивидуальных пространств и времен при соответствующих поражениях. Это определяется другой, чем у правшей, пространственно-временной организацией парной работы полушарий мозга, и следовательно, иными, чем у правшей, особенностями пространства — времени мозга, в которых формируется психика таких левшей, иногда резко отличающаяся от психических возможностей правшей. Эти отличия наиболее обозначаются при очаговой патологии мозга.

Направленность времени

Направленность индивидуального времени — одна из закономерностей, определяющих, по-видимому, пространственно-временную организацию психики. Особенности этой организации отражены в существующих в литературе положениях о направленности времени вообще.

По Дж. Уитроу (1964), каковы бы ни были законы природы, направление времени в нашем личном опыте является направлением увеличения знаний о событиях. События, сведениями о реальном свершении которых мы располагаем, находятся в прошлом, а не в будущем. Мир, в котором события происходят в обратном порядке по отношению к ходу событий в нашем мире, представить можно, но обращение нашего ощущения раньше — позже должно подразумевать такое состояние ума, в котором мы начинаем с максимума информации о происходящих событиях, а кончаем минимумом, что является внутренне противоречивым предположением. Это следует из того, что мы не узнаем обо всем сразу и что порядок нашего индивидуального времени является порядком нарастания нашей осведомленности, т. е. увеличения объема информации о том, что происходит.

По В. Н. Ярской (1981), «главное свойство времени, определяющее его именно в качестве времени, состоит в протекании от прошлого к будущему. Если бы этот принцип нарушался, познание остановилось бы. Необратимость времени выступает важнейшим фактором познания».

В основу суждения о направленности времени от прошлого через настоящее к будущему берется, как видно, увеличение знаний о мире и о самом себе. Их было меньше в прошлом, станет больше в будущем. Здесь прошлое, настоящее, будущее выглядят различающимися лишь по последовательности и большим и меньшим количеством знаний. О значительно более глубоком различии этих времен свидетельствует клинический опыт, легший в основу описания асимметрии прошлого и будущего. На них приходятся «знания», резко отличающиеся друг от друга. Эти «знания» в прошлом составляются чувственными образами уже состоявшихся восприятий. На будущее ориентированы завершения высказываний, мыслей, действий и т. д.; «знания» здесь носят предположительный, вероятностный характер. Можно сказать проще: прошедшее время связано с чувственными, наглядными, уже определившимися знаниями; будущее — с абстрактными, изменчивыми, развивающимися знаниями. В прошедшем индивидуальном времени человека, как правило, не содержится «записей» совершавшихся субъектом в реальном прошлом психомоторных деятельностей; в индивидуальном будущем нет чувственных образов восприятия. Это правило, по всей вероятности, может не соблюдаться только у некоторых левшей и лишь в мгновение переживания ими ощущения предвосхищения.

Такая разделенность прошлого и будущего тем, что приходящиеся на них «знания» имеют чувственный и абстрактный, определенный и неопределенный характер, заставляет усомниться в том, что положение о направленности времени от прошлого через настоящее к будущему сохраняет силу и во времени психического функционирования человека. Возможны, на наш взгляд, два предположения. В первом допускается однонаправленность времени психического функционирования человека, но отличающаяся от изложенной противоположным порядком: от будущего через настоящее к прошлому. Во втором допускается возможность не одного, а двух направлений времени психического функционирования.

Чтобы обсудить первое предположение и показать его возможные преимущества перед положением о направленности времени от прошлого к будущему, возьмем некий условный отрезок индивидуального времени. Мысленно проследим за ним в стадии будущего, настоящего, прошлого. В каждой из них индивидуальное время должно иметь разные свойства. Смена стадий должна означать переход будущего в настоящее — в прошедшее. Сам же переход неизбежно означает, что индивидуальное время при первом переходе освобождается от свойств будущего времени и приобретает свойства настоящего, а при втором — освобождается уже от свойств настоящего времени и приобретет свойства прошедшего времени.

На будущее ориентируются цели, завершения психомоторной деятельности, реализующейся непрерывно, последовательно (сукцессивно). Ответственное за формирование психомоторных процессов левое полушарие как бы «использует» условно взятый отрезок индивидуального времени, когда он является будущим. Становясь настоящим, то же индивидуальное время включается в организацию психосенсорных процессов, определяет свойства индивидуальных будущего и прошедшего времен и их асимметрию, как и асимметрию правого и левого пространств. Превращаясь в прошлое, тот же отрезок индивидуального времени ответствен за хранение образов бывших восприятий. Прослеженные превращения условно допущенного отрезка индивидуального времени можно, по-видимому, представить как его движение — «течение» слева направо в том смысле, что сначала это время «использовалось» левым полушарием мозга, потом — обоими и наконец — правым полушарием. Это время как бы «началось» в левом пространстве и «кончилось» в правом пространстве субъекта. Сказанное позволяет отличать время человека от времени мира.

Это предположение согласуется с тем, что прошлого у человека тем больше, чем больше возраст; будущего при этом все меньше. Оно согласуется и с тем, что прошлое никогда не может освободиться в сознании человека от содержащихся в нем чувственных образов восприятий субъекта, что подразумевается необходимым при переходе прошлого в настоящее, если принять положение о направлении времени от прошлого через настоящее к будущему; прошлое поэтому может быть как бы «концом», а не «началом» индивидуального времени. Человек начинает жить без собственного прошлого — личного опыта восприятия и непосредственного переживания мира и самого себя. Рождаясь, он, конечно, несет в себе всю информацию о предшествовавшей эволюции. Но собственного прошлого у новорожденного нет. Предполагается лишь потенциальная возможность того, что правое полушарие его мозга будет иметь отношение к накоплению и хранению чувственных знаний. Обремененность правой половины мозга прошедшим временем будет нарастать и достигнет максимума к концу жизни это го человека. Иначе говоря, лишь намечающаяся в начале жизни обращенность в прошедшее время в онтогенезе увеличивается. С другой стороны, человек рождается только с обращенностью в будущее время. Эта обращенность становится очерченной к зрелому возрасту. В противоположность максимальной обремененности правого полушария прошедшим временем в позднем онтогенезе нивелируется обращенность левого полушария мозга и самого субъекта в будущее время. Начав жизнь только с обращенности в будущее время, человек заканчивает ее только с обременяющим сознание индивидуальным прошедшим временем. В этом смысле само переживание индивидуальной жизни субъектом может быть представлено как переход от будущего к прошлому. Чтобы принять положение о направленности индивидуального времени человека от прошлого к настоящему, следует не только игнорировать подчеркнутое различие знаний, но и находиться как бы на последних отрезках уже прожитой жизни. Допущенное нами предположение о направлении индивидуального времени в процессе формирования психики человека делает более значимым то, что настоящее время не только «связывает», но и противопоставляет прошлое и будущее друг другу. В отличие от положения о единстве направленности объективного и индивидуального времен от прошлого через настоящее к будущему здесь мы «началом» времени психического функционирования человека предполагаем будущее, «концом» — прошедшее время; основной акцент при этом делается на содержательной стороне, т. е. на времени как форме осуществления психических процессов.

«Начало» предполагает сейчас случающееся наступление чего-либо; располагается между отсутствием и наличием: не было ничего, возникает сейчас, полностью состоится в будущем. В психической деятельности «начало» может быть в индивидуальном времени, не имеющем определенного содержания; едва ли таким временем может быть прошедшее: оно уже осуществилось, уже имеет определенное содержание.

А. Л. Логинов (1979) в ходе широкого рассмотрения философских и общебиологических аспектов гомеостаза как «взаимодействия вещей, свойств и отношений, поддерживающего данное состояние в данное время», говорит о том, что существуют два встречных асимметричных «потока» формирования индивидуального времени человека: биологического (физического) — прошлое→настоящее→будущее и «индивидуального (психически оцениваемого, менее явно существующего и у других биосистем) — будущее→настоящее→прошлое. Причем для человека второй путь является именно тем, который выделил его из ряда животных и превратил в человека».

Однако в рамках высказанных предположений необъяснимы некоторые клинические наблюдения. Например, отсутствие амнезии на приступ «вспышки пережитого» и наличие амнезии на приступ амбулаторного автоматизма. Сказанное в сочетании с наличием — отсутствием феноменов измененного восприятия времени у больных с поражением правого и левого полушарий мозга побуждает думать о том, что, может быть, психические процессы, зависимые от разных полушарий, реализуются в разных настоящих временах.

Индивидуальное настоящее время больного, в котором он действовал в период пребывания в состоянии амбулаторного автоматизма, было иным по сравнению с индивидуальным настоящим временем другого больного, переживавшего «вспышку пережитого», в частности, потому, что индивидуальное настоящее время у первого больного не становится прошедшим временем. Больной ничего не может сообщить о своих ощущениях, переживаниях, восприятии, которые были, когда он находился в приступе, т. е. чувственных образов восприятий, которые должны были бы сохраниться во времени, ставшем прошедшим, в сознании больного не оказалось. В нем нет того прошлого, которое было индивидуальным настоящим временем больного, пока он находился в состоянии амбулаторного автоматизма.

Больной же после «вспышки пережитого» передает врачу содержание испытанных им ощущений, после приступа не отмечается амнезии.

Изложенное позволяет допустить возможность того, что психосенсорные и психомоторные процессы реализуются параллельно в двух настоящих временах. Первое — индивидуальное настоящее время, превращающееся в индивидуальное прошедшее время. Второе — объективное время внешнего социального и физического мира. Оно может отражаться в сознании адекватно только при достаточной актуализации индивидуального настоящего времени.

Отмеченная закономерность может нарушаться и не соблюдается, видимо, у некоторых левшей и лишь в тот момент, когда они переживают ощущение предвосхищения. Эти феномены при всей трудности их описания и объяснения не должны игнорироваться. Они по существу заостряют вопрос о временной (и пространственной) организации психики, подводя к ней с другой, чем психические нарушения правшей, стороны. Некоторые левши иллюстрируют в патологии возможность как бы противоположной (по сравнению с правшами) организации их психики в пространстве и времени.

Изложенное позволяет развить два суждения о времени психической деятельности и о возможных его отличиях от объективного времени.

Во-первых, могут вызывать сомнения оба положения об однонаправленности времени: 1) о направлении времени от прошлого к будущему и 2) о направлении времени от будущего к прошлому. Изучение распада психической деятельности при поражении правого и левого полушарий мозга создает, наконец, впечатление, что для характеристики времени психического функционирования человека непригодно и следующее мнение: «Однонаправленность времени оказывается абсолютным свойством относительного времени, и время в некотором смысле становится не скалярной, а векторной величиной. Благодаря этому свойству времени мы сравниваем, „проецируем" процессы развития, осуществляем предсказания» [Ярская В. Н., 1981].

Во-вторых, можно предположить более вероятными два направления времени психического функционирования человека. Допущение двух направлений имеет, на наш взгляд, большую вероятность. Оно привлекает внимание к настоящим временам.

Главным, как бы определяющим является именно настоящее время. Индивидуальное настоящее время вместе с прошедшим временем имеют одно направление от настоящего к прошлому. В этом времени формируются психосенсорные процессы, зависимые от правого полушария мозга. Объективное настоящее время вместе с будущим временем составляет другое направление от настоящего к будущему. В этом времени реализуется психомоторная деятельность, абстрактное познание человека, зависимые от левого полушария мозга. Но это второе направление времени оказывается значимым лишь в случае достаточной степени актуальности индивидуального настоящего времени. Два направления времени предполагают возможность, что представленное в сознании субъекта прошедшее время не было будущим временем; будущее время не станет прошедшим временем человека. Предполагается невозможным переход прошедшего в настоящее, настоящего — в будущее и наоборот, переход будущего в настоящее и в прошедшее. Наиболее индивидуализировано направление времени: настоящее→прошедшее; универсально направление: настоящее→будущее время; оно может различаться лишь в той мере, в какой опосредовано степенью актуальности индивидуального настоящего времени. Оба направления времени представляются важными. Только при их наличии возможна, вероятно, параллельная — одновременная реализация и психосенсорных, и психомоторных процессов, следовательно, высокая эффективность целостной нервной-психической деятельности субъекта.

Очевидно, что человек всегда осмысляет, осознает то, что видит, слышит в окружающем его мире и действует в соответствии со своим восприятием внешней ситуации. Поэтому условно можно рассматривать образы восприятия как причины, определяющие в качестве своего следствия психомоторную деятельность. Но и в этом случае не окажется предшествования причины следствию в обоих допущенных нами суждениях о направленности времени психического функционирования человека.

Если исходить из предположения об однонаправленности времени и его «течении» слева направо или от будущего через настоящее к прошлому, то мы будем вынуждены констатировать ситуацию, в которой следствие выглядит будто опережающим причину: на «начало» времени — будущее — приходится психомоторная деятельность, условно принятая нами за следствие. Определившие же эту деятельность образы восприятия (условно принятые за причину) выглядят случающимися в «середине» — в настоящем времени и хранящимися в «конце» — в прошлом времени человека.

Согласно допущению о двух направлениях времени, и психосенсорные, и психомоторные процессы совершаются параллельно — одновременно, но в разнонаправленных временах — от настоящего к прошедшему и от настоящего к будущему времени. Сами времена и. следовательно, происходящие в них психические явления (в том числе условно принятые за причину образы восприятия и столь же условно взятые как следствие психомоторные акты) резко расходятся. Они не могут сойтись и следовать друг за другом в одном отрезке времени или в одном направлении времени. Из-за обращенности в будущее ожидаемых результатов психомоторной деятельности последняя выносится как бы вперед за рамки настоящего времени. Результаты восприятия, хранясь в прошлом, как бы отбрасываются назад от настоящего времени.

С другой стороны, и психические процессы, и соответствующие им активные действия характеризуются посредством времени. Во времени, направленном от настоящего к прошедшему, могут формироваться, осуществляясь в настоящем и сохраняясь в прошедшем, лишь чувственные образы восприятий. Здесь — по эту сторону настоящего времени — предполагается уже невозможным формирование психомоторных процессов. Во времени, направленном от настоящего к будущему, могут формироваться, начинаясь в настоящем и завершаясь в будущем, только психомоторные процессы. Здесь — по другую сторону настоящего времени — не могут осуществляться явления, составляющие психосенсорную сферу.

Такое расхождение времен и неотрывных от них двух рядов психических процессов характерно для большинства людей и составляет одно из выражений пространственно-временной организации психики человека, определяя разрешения и запреты; лишь несоблюдение этой закономерности может снять запреты, что. по-видимому, имеет место у некоторых левшей в приступообразных состояниях, когда они обнаруживают невозможные для большинства людей психические феномены.

Другие особенности пространства — времени психического функционирования человека

Различны психические нарушения при поражении передних и задних отделов правого и левого полушарий мозга и разных отрезков срединных структур.

Этот факт установлен данными многочисленных исследований, проведенных в клинике очаговых поражений мозга [Шмарьян Л. С. 1940, 1949; Гуревич М. О., 1948; Лобова Л. П., 1966; Абашев-Константиновский А. Л., 1973, и др.], эпилепсии как одной из моделей очагового поражения мозга [Чебышева Л. И., 1977; Тетеркина Т. И., 1985, и др.], психического состояния больных с угнетением или выключением одного из полушарий мозга на короткий период времени [Балонов Л. Я., Деглин В. Л., 1976; Балонов Л. Я. и др., 1980; Деглин В. Л., 1984, и др.], а также изучения функционального состояния мозга при выполнении различной психической деятельности.

При поражении передних отделов мозга отмечается тенденция к снижению инициативы [Шмарьян А. С, 1949; Абашев-Константиновский А. Л., 1973; Белый Б. И., 1981, и др.]. она проявляется несходно в случаях повреждений правого и левого полушарий; указанная тенденция достигает степени аспонтанности с отсутствием каких-либо побуждений к активной деятельности у больных с поражением левой лобной доли [Лурия А. Р., 1973, 1974].

Многообразна психопатологическая симптоматика при поражении височных отделов полушарий [Шмарьян А. С, 1940], и она различна в зависимости от стороны поражения мозга [Смирнов В. Я., 1976].

Несходна и картина психических нарушений при поражении задних отделов правого и левого полушарий мозга [Кок К. П., 1967, 1975. и др.].

В интерпретациях зависимости характера клинических проявлений от стороны и внутриполушарного расположения очага поражения авторами ставились акценты на разные стороны этой зависимости. Н. А. Бернштейн (1966), А. Р. Лурия (1974) отмечают, что передние — лобные отделы полушарий имеют отношение к программированию поведения и двигательной деятельности. Изучая региональный мозговой кровоток левого полушария, Д. Ингвар (1976) отметил его различия в состояниях покоя и психической активности. Покой определяется как «состояние бодрствования, характеризующееся фоновым мышлением, но не нарушаемое сенсорной стимуляцией, моторной активностью или специально вызванной психической деятельностью, например решением задач». Когда человек находится в таком состоянии, кровоток превосходит средний уровень примерно на 10–40 % или даже больше в передних отделах (прероландической, премоторной, фронтальной областях). Паттерн покоя легко меняется при произвольной двигательной деятельности, вызывающей пик активности в роландической и постцентральной областях; при сенсорной стимуляции еще больше повышается активность этих областей; чтение и речь активизируют верхнюю, переднюю и заднюю речевую кору, а также зоны лица, языка, рта; решение задач активизирует премоторную, особенно фронтальную, область и, если при этом требуется зрительная деятельность, и область затылочного полюса. В заключение автор пишет: «Гиперфронтальный паттерн регионального мозгового кровотока в покое соответствует ненаправленному, спонтанному мышлению — деятельности мозга, которая имеет место в состоянии ненарушаемого покоя. Особенно интересен тот факт, что в состоянии покоя активность относительно высока именно в премоторной и фронтальной областях»; в прецентральной области «хранятся программы моторного и эмоционального поведения, которые необходимы для адекватного и целенаправленного поведения».

В статье «Память о будущем: очерк временной организации сознания» Д. Ингвар (1985) на основе результатов исследований регионального мозгового кровотока в условиях покоя и разных видов психической деятельности классическое тройственное представление о времени (прошлое — настоящее — будущее) привлекает к анализу функционирования мозгового субстрата сознания. По мнению автора, есть нервные механизмы, ответственные за переживание прошлого, настоящего и будущего. Переживание прошлого связано с памятью, а механизмы памяти функционально связаны с височной долей. Переживание настоящего опосредовано сенсорными входами. Фронтальная и префронтальная кора отвечает за временную организацию поведения и познания. Те же структуры мозга порождают программы действия и планы будущего поведения; в той же мере, в какой эти программы удерживаются и запоминаются, они могут быть названы «памятью о будущем»; эти программы формируют основу предвидения и ожидания, а также кратковременного и долгосрочного планирования целенаправленного поведения.

Ингвар привлекает в этой статье внимание к тому, что к переживанию времени могут иметь разное отношение различные структуры правого и левого полушарий мозга.

На основе изучения характера психических нарушений при поражения височно-теменно-затылочных отделов двух полушарий в литературе сформулировано положение о том, что за прием, переработку информации и хранение этой информации, получаемой по сенсорным каналам, наиболее ответственны задние отделы полушарий [Лурия А. Р., 1974]. Психопатологические исследования позволяют думать, что ответственными за хранение опыта прошлых восприятий должны быть структуры задних отделов правого полушария мозга. В. Пенфильд (1959) пишет: «Толковательная кора содержит механизм, который способен мгновенно оживлять в сознании подробности прошлого... в ней имеется также механизм, который вызывает интерпретационные реакции». Автором предполагается следующее различие между запоминанием, хранением и воспроизведением совершающихся субъектом психомоторной и психосенсорной деятельности: «Когда человек про изводит волевое движение, оно. по-видимому, появляется в его сознании только в обобщенном виде. Если бы он воспроизводил подробности этого движения в своей памяти, то, вероятно, совершенно запутался бы в деталях. С другой стороны, описанные выше реакции являются подробными воспроизведениями какого-нибудь переживания. Это переживание воспроизводится с такой реальностью, что результат выходит за пределы возможности волевого воспоминания».

При анализе различий распада целостной психики при поражении правого и левого полушарий мозга нельзя, вероятно, исключить возможность особых соотношений будущего и прошедшего времен с разными отделами полушарий мозга: прошлого — с задними отделами, причем больше правого полушария, а будущего — с передними, причем больше левого полушария мозга. Аналогичные предположения высказывались и ранее.

Так, Ж. М. Гюйо (1899) понятие времени считает внутренне связанным с понятием пространства: будущее это то, что лежит впереди и к чему мы стремимся; прошлое же осталось позади, к нему мы уже не стремимся; «последовательность является абстракцией двигательного усилия, совершаемого в пространстве, которое, становясь осознанным, представляет намерение».

Стремление к будущему или нестремление к прошлому, намерение как явления психики сами организуются только во времени и пространстве; так, не может быть намерения и стремления, если в сознании субъекта снижена степень актуальности его настоящего времени и не представлено будущее. Это проиллюстрируется примерами из клиники очаговых поражений мозга.

При поражении височно-теменно-затылочных отделов правого полушария предполагается тенденция к ослаблению (исчезновению) индивидуального настоящего времени и пространства больного. Соответственно этому объективное время воспринимается с ошибками или оно вовсе не отражается в сознании больного, уменьшается или исчезает асимметрия прошлого и будущего времен больного и т. д. Соответственно ослаблению (исчезновению) будущего времени из сознания больного поведение его лишается целенаправленности, произвольного начала: больной обычно расслаблен, демобилизован, не обнаруживает активных установок на выздоровление и заинтересованности в восстановительных занятиях.

При поражении переднелобных отделов левого полушария наблюдается синдром аспонтанности. Напоминая поведение больного с поражением задних отделов правого полушария, аспонтанный больной отличается полной бездеятельностью: часами лежит, ничем не интересуясь и ни к кому не обращаясь, не обнаруживает никаких побуждений в какой-либо форме деятельности. Можно сказать, что этого больного нет ни в настоящем, ни в будущем.

Клинические наблюдения позволяют думать, что дифференцирующиеся в рамках индивидуального времени человека его настоящее, прошлое и будущее соотносятся с разными пространствами мозга. Например, будущее время предполагается соотносящимся с передними отделами, особенно левого полушария, а прошлое — с задними отделами, особенно правого полушария мозга. Дж. Уитроу (1964) отмечает: «Огромное развитие лобных долей мозга Homo sapiens может быть тесно связано с его растущей способностью приспособления к будущим событиям, ибо, хотя неандерталец мог обнаружить некоторый элементарный интерес к будущему... возникновение современного человека было связано с резко возросшей тенденцией смотреть вперед».

К постановке вопроса о пространственно-временной организации психики

Пространство и время описывались нами как бы через реализующиеся в них психические процессы. При этом психические процессы, зависимые от правого и левого полушарий мозга, привлекались к характеристике различных пространств и индивидуальных времен: настоящего и прошедшего времен и соотносящихся с ними пространств, настоящего и будущего времен и соотносящихся с ними пространств.

Так, прошедшее время и пространство, бывшее в нем реальным, предполагались наличными в сознании человека только потому, что они заполнены образами уже состоявшихся восприятий. Каждый образ отнесен к единственному отрезку прошедшего пространства — времени; этот отрезок в свою очередь «спаян» только с пришедшимся на него образом. Такая спаянность чувственных образов с определенными отрезками прошедшего времени и пространства определяет возможность хранения самих образов устойчивыми, неизмененными и такого их оживления, при котором обязательно точно воспроизводится то, в каком пространстве и времени внешнего мира происходили отраженные в образах события. Эта спаянность означает, по-видимому, и неотрывность друг от друга, взаимоопределяемость друг другом образов бывших восприятии субъекта и его прошедшего времени — пространства. В сознании нет собственно прошедшего времени — пространства: оно есть только благодаря наличию относящихся к нему образов. Чувственные образы точно соотнесены с индивидуальными пространством и временем посредством пространственно-временных меток. Весь опыт чувственного восприятия или психосенсорных деятельностей представлен в сознании в индивидуальных пространстве и времени.

Психомоторные процессы осуществляются как бы в противоположном (по сравнению с процессами чувственного восприятия) направлении времени: начинаясь в настоящем времени, обращены своим завершением только в будущее время. Только тогда психомоторная деятельность субъекта может быть эффективной, Когда пространство и время внешнего мира, в которых она реализуется, воспринимаются, отображаются в сознании субъекта адекватно и точно; такое точное восприятие возможно лишь при достаточной степени актуальности индивидуального настоящего времени и пространства субъекта; только в этом смысле можно думать, что объективное пространство и время могут быть пространством и временем его психомоторного функционирования, опосредуясь индивидуальным настоящим временем и пространством. Последние, непосредственно включенные в организацию психосенсорных. процессов, как бы опосредованно значимы и в организации психомоторных процессов.

Психомоторная сфера, иначе реализуемая во времени и пространстве, в сознании выделяется как более активная, более осознаваемая, более контролируемая, более изменчивая, чем психосенсорная сфера. Эти две сферы противоположны друг другу по их организации во времени (и пространстве). Эту противоположность можно проиллюстрировать, взяв условно за единицу психосенсорной деятельности чувственный образ восприятия, психомоторной — абстрактную мысль.

Чувственный образ формируется в настоящем времени. В нем одномоментно — симультанно запечатлеваются мир и собственное «Я» субъекта такими, какие они есть в данном отрезке объективного настоящего времени и пространства. Адекватное их отражение в сознании опосредовано индивидуальным настоящим временем и пространством, если они достаточно актуализированы. Чувственный образ представляет собой законченное событие психической жизни или уже завершенное психическое явление. Каждый новый образ заполняет собой отрезок времени субъекта, превращающегося из настоящего в прошедшее время субъекта. Индивидуальное время и пространство «остаются» в образе в виде пространственно-временных меток, определяя уже отмеченную выше спаянность образа с одним из отрезков прошлого времени.

Мысль в настоящем времени только зарождается. Представляет собой лишь частично случившееся событие психической жизни или частично осуществленное психическое явление, подлежащее завершению, возможному лишь в будущем времени. Мысль неопределенна, изменчива, активна; она должна развиваться. Ее развитие непрерывно, последовательно — сукцессивно. Каждый следующий этап развития означает большую, чем на предыдущем этапе, приближенность мысли к завершению, большую определенность и лучшее качество. Мысль реализуется эффективно в точно воспринимаемых субъектом реальных пространстве и времени.

Два психических явления противоположны по разным признакам: — по тому, что зависимы от функционирования правого и левого полушарий; — по времени их реализации: в настоящем с переходом в прошедшее и в настоящем с вероятным завершением в будущем времени: — по тому, что различно как бы «состояние» их в сознания субъекта; их характеризуют устойчивость — неустойчивость, определенность — неопределенность, завершенность — незавершенность, необходимость сохранения точными, неизмененными — необходимость изменения, развития и т. д.

Перечисленное, пожалуй, позволяет рассмотреть эти два психических явления асимметричными, как бы энантиоморфными. противоположными друг другу по времени их реализации. Но такими асимметричными друг другу они могут быть только в рамках целостной психики, только тогда, когда одновременно в сознании субъекта есть оба или реализуются оба психических явления. Они противоположны «внутри единства, тождества, цельности явлений» [Готт В. С, 1972] всей психики. Параллельное одновременное их осуществление возможно, по-видимому, потому, что реализуются они как бы в разнонаправленных временах: настоящем — прошедшем и настоящем — будущем. Здесь, может быть, очевидна правомерность постановки вопроса о применимости принципа симметрии и к анализу психики или сознания как выражающего собой функционирование целостного мозга. В этой противоположности двух главных составляющих и состоит, на наш взгляд, суть психической асимметрии человека.

Среди зависящих от правого полушария мозга многими исследователями предполагаются творческие способности, в частности эмпатия, которую К. Я. Басин (1987) считает «...универсальным механизмом для всякого творчества... без эмпатии в творчестве не может быть получен новый результат». Под эмпатией понимается «жизнь в образе», «перенесение», «вживание», «вчувствование», «перевоплощение», «идентификация» и т. д. Специфичным для эмпатии является механизм «мысленного перенесения себя — своего реального «Я» — в ситуацию того объекта, в образ которого вживаются. В результате проекции реальное «Я» оказывается вынесенным за пределы реальной ситуации творца, его пространственно-временных координат в воображаемую для него ситуацию».

При рассмотрении с точки зрения пространственно-временной организации может быть расширено понимание соотношений «мозг — психика». В частности, приходится думать о взаимозависимых соотношениях между ними. Больше всего говорится о зависимости психического состояния человека от функционального состояния его мозга, по последнее может измениться в ответ на изменение психического состояния субъекта, например, осознающего неблагоприятность создавшейся ситуации; здесь уже изменившееся функциональное состояние мозга поддерживает именно то психическое состояние. Только в этом свете можно понять, например, возникновение так называемых психогенных душевных заболеваний.

К постановке вопроса о возможности двух описаний сознания

Из изложенного следует, что любому явлению психики присущи две неотрывные друг от друга характеристики, взаимно определяющие друг друга. Первая — это специфически психическое содержание, вторая — пространственно-временная организация. Так, тревога и эйфория переживаются субъектом различно; несходен весь контекст других психических процессов, в котором проявляется тревога и эйфория. Именно в этом смысле можно сказать, что эти два явления различаются между собой специфически психическим содержанием. На этом основано описание психики человека, ставшее уже традиционным в психологии, психопатологии. Так, определение сознания (ясного и помраченного) осуществляется посредством перечисления его составляющих. Подобные описания ограничены уже тем, что психика в них рассматривается как бы сама по себе; в психопатологии одно психическое нарушение выводится из другого. В самом описании нет путей обсуждения того, как формируется психика в ходе функционирования мозга человека. Последнее вводится дополнительно, как, например, «в общетеоретическом понимании», которое разделяется всеми советскими психологами, физиологами, философами: «психика — это отражение объективной реальности и функция высокоорганизованной материи» [Чуприкова Н. И., 1985].

Второе описание может быть обозначено как пространственно-временное. Оно основано на анализе пространственно-временной организации сейчас обнаруживаемого субъектом психического состояния, на анализе особенностей пространства — времени, в которых реализуются психические процессы. Эти пространство и время (настоящие, прошедшие, будущие) предполагались как бы определяющимися мозгом данного человека в каждый данный момент его функционирования. Эти пространство и время различны при несходных функциональных состояниях мозга здорового человека, они изменяются при очаговом поражении мозга. Соответственно этим изменениям нарушается и психическое состояние больного. Так, индивидуальное настоящее время больного, переживающего тревогу, актуализировано и, следовательно, увеличена асимметрия прошедшего и будущего времен, в сознании больного более значимо его будущее время; этому соответствует активность, двигательное беспокойство больного, его тревожные опасения, обращенные в будущее (такой большой испытывает смутные, четко неосознаваемые ощущения, будто что-то случится с ним или его близкими). Индивидуальное настоящее время больного, переживающего эйфорию, напротив, снижено в степени актуальности, следовательно, уменьшена и асимметрия прошлого и будущего, в сознании слабо представлено или отсутствует будущее; этому соответствуют расслабленность, полная демобилизованность, ощущение блаженства, отсутствие целенаправленности в поведении (такой больной как бы отсутствует в будущем).

Во втором описании различными, противоположными друг другу окажутся психопатологические синдромы, возникающие при поражении правого полушария, и синдромы, возникающие при поражении левого полушария мозга. Менее различными они могут быть, наверное, лишь у некоторых левшей.

Противоположность пространственно-временной организации психической деятельности больных с право- и левополушарными синдромами можно показать на примере разных пар синдромов. Выше представлена пара синдромов эмоциональных нарушений — эйфорического и тревожного (или тревожной депрессии). Можно сравнить пару синдромов нарушений памяти — корсаковский амнестический и дисмнестический, характерные для избирательного поражения правого и левого полушарий мозга. Различны структура или специфически психическое содержание синдромов. У первого больного: дезориентировка в месте и времени; грубые ошибки восприятия времени внешнего мира; неспособность к запоминанию происходящих событий, воспринимаемых органами чувств; эйфория (или благодушие); расслабленность, анозогнозия; конфабуляции (в них пережитые в прошлом события выдаются больным за случившиеся или случающиеся сейчас); ложные узнавания (в них окружающие лица принимаются больным за его близких знакомых по прошлой жизни). У второго больного: активное стремление уяснить место и время своего нахождения (если обнаруживается неточность ориентировки в пространстве и времени); правильное восприятие времени внешнего мира; снижение памяти на фамилии, имена, номера телефонов или быстрое исчезновение из памяти намерений, программ действия; осознание и адекватное переживание самого факта снижения памяти и стремление преодолеть или компенсировать этот дефект, например, с помощью записей всего, что должно быть больным запомнено и сделано. Такому различному содержанию соответствуют и различная пространственно-временная организация психической деятельности первого и второго больного или различные изменения индивидуального пространства — времени. Индивидуальное настоящее время первого больного ослаблено, и им уже не опосредуется точное восприятие объективного времени мира; уменьшена асимметрия прошлого — будущего, что выражается, в частности, в непроизвольном оживлении содержания прошедшего времени, как бы окрашивающего собой все восприятие больным того, что есть в настоящем времени. У второго больного имеется, вероятно, усиление степени актуальности его настоящего времени, увеличение асимметрии прошлого и будущего, что выражается, в частности, в большей значимости будущего времени в сознании больного.

Наиболее убедительно различие пространственно-временной дезорганизации психической деятельности больных с парой право- и левополушарных синдромов измененного сознания, наступающего обычно пароксизмально. Можно сравнить приступы «вспышки пережитого» и амбулаторного автоматизма. Больной, обнаруживающий первое состояние, на момент приступа как бы весь возвращается в прошлое в своем сознании, в котором нет настоящего и будущего времен; выходя из приступа, больной способен сообщить врачу о собственных переживаниях во время приступа. Больной, находящийся в состоянии амбулаторного автоматизма, действует в настоящем времени с обращенностью в будущее; выходя из приступа, ничего не может сообщить о собственных переживаниях, о самом себе во время приступа. В обоих случаях выход из приступа с возобновлением нормальной психической деятельности можно, наверное, обозначить как возвращение больного в его сознании во все времена (пространства) или восстановление в сознании больных всех предположенных выше свойств настоящего, прошедшего, будущего времен и соотносящихся с ними пространств.

Во втором описании обязательными для нормального психического функционирования предполагаются индивидуальные пространство и время, зависимые от мозга субъекта. Можно, например, думать, что ясным, активным, действенным может быть сознание человека лишь в том случае, если его индивидуальное настоящее время (и пространство) достаточно актуализировано, достаточно выражены асимметрии прошедшего и будущего времен, правого и левого пространств. Все свойства индивидуальных пространства и времени человека, по всей вероятности, приобретаются в начальном онтогенезе и постепенно ослабевают, нивелируются в позднем онтогенезе. Об этом можно думать лишь по косвенным признакам: на основании анализа психопатологических проявлений, присущих двум крайним возрастным периодам.

Так, согласно нашему клиническому опыту, корсаковский синдром с типичной совокупностью симптомов может обнаружиться у детей с правополушарным поражением мозга в возрасте не менее 11–12 лет. В позднем возрасте черты, присущие корсаковскому синдрому, практически окрашивают все психическое состояние старого человека, в сознании которого уже очень много прошлого и все меньше будущего времени. Эти особенности психического состояния старого человека определяются, видимо, ослаблением индивидуального настоящего времени, уменьшением асимметрии прошлого — будущего времен, правого и левого пространств; это ослабление отражает изменение пространственно-временной организации парной работы полушарий мозга.